Уважаемый председатель Следственной комиссии по изучению обстоятельств 44-дневной войны,
Уважаемые члены комиссии,

Должен честно сказать: я долго ждал этой встречи, потому что, правда, значительную часть того, что я должен сказать сегодня, я говорил по разным поводам, но это, пожалуй, лучшая для меня возможность в формате выступления и сессии вопросов и ответов всесторонне поговорить об истории переговорного процесса нагорно-карабахского конфликта, 44-дневной войны 2020 года, а также обстоятельствах, связанных с подписанием Трехстороннего заявления от 9 ноября 2020 года.

Одно уточнение, господин Кочарян, Вы сказали, что я представлю всю имеющуюся у меня информацию. Должен сказать, что это невозможно сделать в рамках одного выступления. Сегодня я просто произнесу вступительную речь и, конечно, я готов поделиться всей информацией. И сделаю это не только в формате выступления, но и в формате сессии вопросов и ответов.

Я также считаю важным решение о проведении этого заседания в публичном формате. Конечно, такой подход нельзя считать совершенным, особенно с точки зрения внешнего доступа, однако в интересах общества - непрерывная публичная дискуссия об одной из самых сложных страниц нашей истории - 44-дневной войне и переговорном процессе по урегулированию нагорно-карабахского конфликта, потому что полное понимание того, что с нами происходило не только в ходе 44-дневной войны, но и на протяжении всего переговорного процесса по карабахскому вопросу, даст обществу более четкое представление о вызовах настоящего и будущего и об адекватности действий правительства с точки зрения противостояния этим вызовам. После этого выступления, как было сказано, я отвечу на вопросы Следственной комиссии и предлагаю это тоже делать публично. Если будут эпизоды, на которые я посчитаю невозможным ответить публично из соображений национальной безопасности, я попрошу собрать эти вопросы и обсудить их за закрытыми дверями.

Уважаемые присутствующие,
Дорогой народ,

9 ноября 2020 года я подписал Трехстороннее заявление президента Российской Федерации, президента Азербайджана и премьер-министра Армении о прекращении Второй Карабахской войны.

Во-первых, я хочу ответить на вопрос, почему я подписал этот документ и война остановилась 9 ноября. Здесь, конечно, процесс падения Шуши сыграл решающую роль. Решающим было не только символическое значение Шуши, но и его стратегическое значение. После потери Шуши, по сути, Степанакерт оказывался под ударом, неизбежно должно было усилиться давление на Мартуни, на Нагорный Карабах, и, что самое главное, около 25 тысяч наших солдат оказались бы под угрозой блокады. Об этом я подробно говорил в своем телеобращении от 12 ноября 2020 года.

Прежде чем более подробно разъяснить вопрос Шуши, должен подчеркнуть, что заявление от 9 ноября 2020 года было уже нашей пятой попыткой остановить войну.

Первый такой разговор состоялся 7 октября, когда я позвонил президенту РФ Владимиру Путину, чтобы поздравить его с днем рождения. После поздравительной беседы президент РФ счел важным, что в одном из своих интервью я заявил, что Армения готова пойти на компромиссы и что он хочет использовать эту возможность для того, чтобы приложить посреднические усилия для скорейшего достижения прекращения огня. Я сказал, что согласен, предварительно поинтересовавшись, какими должны быть условия прекращения огня.

Наше понимание заключалось в том, что огонь должен быть прекращен без предварительных условий, стороны должны оставаться на занимаемых ими на тот момент позициях, после чего должны начаться консультации о том, на какие компромиссы готовы стороны. Я сказал, что этот вариант для нас приемлем.

Вечером того же дня у меня был второй телефонный разговор с президентом РФ, и он сказал, что разговаривал с президентом Азербайджана, но последний сказал, что не готов идти на прекращение огня, т.е. он не согласен на установление прекращение огня. Тем не менее, Владимир Путин сказал, что договорился снова поговорить с Ильхамом Алиевым на следующий день.

На следующий день президент РФ проинформировал меня, что у азербайджанской стороны есть предварительное условие для прекращения огня: они ожидают, что Физули будет сдан без боя, а армянские силы отступят вдоль Аракса к Ходаферинскому водохранилищу, чтобы водохранилище перешло под контроль Азербайджана и они могли использовать эту воду для ирригационных целей. Кроме того, руководство Азербайджана рассчитывает вернуть Гулиева и Аскерова, отбывающих наказание за убийства и похищения людей в Арцахе, считая при этом возможным возвращение военнопленных.

Причем в ответ на все это объявляется не прекращение военных действий, а гуманитарное прекращение огня для организации похорон погибших. После этого не должно было быть никаких условий или обязательств не продолжать военные действия.

Я сказал, что предусловия неприемлемы, потому что мы договорились с президентом РФ о том, что прекращение огня должно быть установлено без предусловий и потом, даже если я соглашусь на отвод войск, нет никаких гарантий, что Азербайджан не продолжит наступление прямо во время отвода. Однако я проявил некоторую гибкость, констатировав, что совместное использование воды из Ходаферинского водохранилища возможно, то есть НК, думаю, может не мешать Азербайджану забирать воду из водохранилища, условие возвращения Аскерова и Гулиева можно обсудить, если Азербайджан скажет, сколько пленных армян он собирается вернуть армянской стороне при посредничестве РФ, условие сдачи Физули без боя и отступления по берегу Аракса неприемлемо, предложение установить гуманитарное прекращение огня с целью захоронения тел погибших полностью приемлемо.

В ходе следующего нашего разговора, который вновь состоялся 8 октября, президент Российской Федерации сообщил, что Азербайджан согласен установить режим прекращения огня с полуночи с 9 на 10 октября.

Для обсуждения этого 9 октября в Москву были приглашены министры иностранных дел Армении и Азербайджана для начала консультаций при посредничестве Российской Федерации. Также должен был быть произведен обмен пленными и останками погибших. Я согласился на это предложение. После нашего разговора на сайте президента РФ было опубликовано следующее заявление:

“После серии телефонных переговоров с президентом Азербайджанской Республики Ильхамом Алиевым и премьер-министром Республики Армения Николом Пашиняном президент России обращается с призывом прекратить боевые действия, ведущиеся в зоне нагорно-карабахского конфликта, по гуманитарным соображениям с целью обмена телами погибших и пленными.

Для проведения консультаций по этим вопросам при посредничестве Министра иностранных дел России в Москву 9 октября приглашаются министры иностранных дел Азербайджана и Армении”.

9 октября в Москве началась трехсторонняя встреча министров иностранных дел, завершившаяся в ночь на 10-е октября, и было принято следующее заявление министров иностранных дел Российской Федерации, Республики Армения и Азербайджанской Республики:

“В ответ на обращение президента Российской Федерации В.В.Путина и в соответствии с договоренностями президента Российской Федерации В.В.Путина, президента Азербайджанской Республики И.Г.Алиева и премьер-министра Республики Армения Н.В.Пашиняна стороны согласились о нижеследующих шагах:

1. Объявляется о прекращении огня с 12 часов 00 минут 10 октября 2020 г. в гуманитарных целях для обмена военнопленными и другими удерживаемыми лицами и телами погибших при посредничестве и в соответствии с критериями Международного Комитета Красного Креста.

2. Конкретные параметры режима прекращения огня будут согласованы дополнительно.

3. Азербайджанская Республика и Республика Армения при посредничестве сопредседателей Минской Группы ОБСЕ на основе базовых принципов урегулирования приступают к субстантивным переговорам с целью скорейшего достижения мирного урегулирования.

4. Стороны подтверждают неизменность формата переговорного процесса”.

Это заявление было для нас приемлемо, и, естественно, после того, как заявление было принято, я дал указание министерству обороны и Генеральному штабу соблюдать режим прекращения огня. Но после незначительной паузы Азербайджан не только не соблюдал режим прекращения огня, но и еще мощнее активизировал свои наступательные действия, предприняв атаки на территорию бывшей НКАО, нанося ракетные удары по Степанакерту, Мартакерту и атакуя Гадрут. Конечно, войскам было приказано сделать все возможное, чтобы остановить нападение Азербайджана, но параллельно предпринимались дипломатические усилия для установления и поддержания режима прекращения огня в соответствии с московским документом.

В качестве такового рассматривалось размещение российских военных наблюдателей с обеих сторон линии соприкосновения, которые будут следить за обстановкой и фиксировать нарушения режима прекращения огня. Однако Азербайджан постоянно уклонялся от такого решения и все более активизировал боевые действия.

В последующие дни у меня было несколько телефонных разговоров с президентом Российской Федерации, основной темой которых было следующее: как добиться установления и поддержания режима прекращения огня, и что нужно для этого. Я выразил готовность приложить для этого необходимые усилия.

Анализируя ситуацию в ходе наших внутренних дискуссий, я пришел к следующему выводу: до тех пор, пока не будет остановлено продвижение азербайджанских войск, он [Азербайджан - ред.] не согласится на прекращение огня. Это, по сути, сбалансированный сценарий прекращения боевых действий, и я понимал, что если такой сценарий не может быть реализован, а ситуация на театре военных действий не внушала оптимизма на этот счет, то единственно возможным вариантом остается компромиссный вариант прекращения боевых действий. Другие варианты не представлялись реальными, поскольку после принятого в Москве достаточно взвешенного объявления о прекращении огня проходили дни, но, как я описал выше, не удавалось установить перемирие.

Впервые 13 октября 2020 года я попросил президента Российской Федерации ответить на следующий прямой и недвусмысленный вопрос: что я должен сделать, чтобы установить прекращение огня, остановить войну? У меня был более подробный разговор по этому же вопросу с Владимиром Путиным 16 октября, и президент РФ высказал мнение, что можно попытаться говорить о прекращении войны в обмен на возврат 5 районов, конечно, без какого-либо уточнения статуса Карабаха, то есть оставив статус неопределенным. В тот день мы договорились с президентом Российской Федерации поручить командам работать над кристаллизацией этой идеи.

17 октября президент Франции Эммануэль Макрон выступил с инициативой и сообщил мне, что президент Азербайджана согласен установить прекращение огня без предварительных условий с полуночи 18 октября. Я, конечно, согласился на это, и в течение нескольких часов между Францией, Арменией и Азербайджаном было согласовано следующее заявление, которое было опубликовано поздно вечером 17 октября: “Республика Армения и Азербайджанская Республика договорились о гуманитарном перемирии начиная с 00:00 часов по местному времени, 18-го октября.

Данное решение принято следуя заявлению президентов Французской Республики, Российской Федерации и Соединенных Штатов Америки, представляющих страны-сопредседатели Минской группы ОБСЕ от 1-го октября 2020 г., заявлению сопредседателей Минской группы ОБСЕ от 5-го октября 2020 г. и в соответствии с Московским заявлением от 10-го октября 2020 г.”.

Относительно этого заявления, еще до его публикации, у нас были консультации с нашими российскими партнерами, которые приветствовали инициативу. Однако, вопреки заявлению, и 18 октября прекращение огня не было установлено, несмотря на то, что в течение дня мы прилагали все возможные дипломатические усилия для прекращения войны. Т.е. после этого заявления прекращения огня не было вообще.

Параллельно провалу очередного заявления о прекращении огня я вернулся к разговору с президентом Российской Федерации от 16 октября. Днем 19 октября у меня состоялся телефонный разговор с Владимиром Путиным, в ходе которого он подтвердил, что еще можно попытаться остановить войну в условиях разработанного много лет назад российского плана. А условие следующее: возвращение 7 районов в формате 5+2, решение вопроса о соединении Нагорного Карабаха с Арменией через Лачинский коридор, дислокация в Карабахе российских миротворцев, а статус Карабаха остается неопределенным, и вопрос остается на будущее.

Мы договорились с президентом РФ, что к вечеру я выскажу нашу позицию. Днем я сначала пригласил представителей внепарламентских сил, позже созвал заседание Совета безопасности с участием президента Республики, Католикоса Всех Армян и представителей парламентских сил, на котором сказал, что собираюсь позвонить президенту РФ и сказать, что принимаю предложенный вариант. При этом, как я уже говорил, я не ожидал, что кто-то из приглашенных разделит со мной ответственность за это решение. Я просто держал их в курсе происходящих процессов.

Я помню свои слова на той встрече. На встрече с представителями внепарламентских сил я сказал, что пригласил их, потому что считаю, что, информируя их, я информирую и общественность. Из-за происходящего, телефонных звонков по несколько раз в день и т.д., я не могу выйти в прямой эфир и рассказать людям все это, я хочу, чтобы общественность была в курсе. Присутствовали люди, представляющие разные круги, в зале негде было сесть, были представители 25-30, может и больше, политических сил, потом состоялось заседание Совета безопасности. Я сказал, что делаю это только для информирования общественности, а не для того, чтобы предложить разделить со мной ответственность. Это важный нюанс.

Вечером я позвонил президенту РФ и сказал, что готов остановить войну на таких условиях. Президент РФ сказал, что поговорит с президентом Азербайджана и позвонит мне. В то время два из 5 обсуждаемых районов, Физулинский и Джебраильский, практически полностью или большей частью находились под контролем Азербайджана.

Президент РФ позвонил на следующий день, утром 20 октября. И, по сути, передал следующее: Азербайджан готов прекратить войну, но рассчитывает получить взамен все 7 районов, а точнее оставшиеся 5 районов, потому что два из них, Физулинский и Джебраильский, как я уже сказал, уже находились под их контролем. Но это было еще не все.

Именно в этот день появился самый обсуждаемый и критикуемый после 9 ноября 2020 года эпизод, что якобы была возможность остановить войну с условием нахождения Шуши под контролем Армении, но я ее упустил. Так вот, 19 октября 2020 года президент РФ сказал мне, что у азербайджанской стороны есть еще одно условие: она рассчитывает на гарантии того, что азербайджанские беженцы, которые, согласно азербайджанской стороне, до конфликта составляли 90 процентов населения Шуши, вернутся в Шуши. Для российской стороны это было понятное предложение, т.к. они говорили, что возвращение беженцев и вынужденных переселенцев в Нагорный Карабах всегда было включено в план урегулирования карабахского конфликта, который лежал на столе переговоров на протяжении долгих лет.

Именно по этой причине после 9 ноября я заявил с трибуны Национального Собрания, что вопрос Шуши всегда был в повестке переговоров, потому что, если говорится, что азербайджанцы должны вернуться в Нагорный Карабах, нужно ли разъяснять, что они должны вернуться в те населенные пункты, в которых они жили раньше?

Так в чем меня обвиняют? Что если бы я согласился, чтобы азербайджанцы вернулись в Шуши, то он остался бы под армянским контролем, и даже если бы он был населен азербайджанцами, он был бы армянским. Честно говоря, сама по себе эта формулировка проблематична, но когда возник вопрос Шуши, я попытался выяснить, какими будут ожидаемые азербайджанцами гарантии, согласно предложенному варианту. И в результате этого разговора оказалось, что я должен заявить, что согласен с возвращением азербайджанских беженцев в Шуши и другие населенные пункты Карабаха.

Президент России предложил, чтобы этот вопрос был привязан к вопросу о статусе Нагорного Карабаха, то есть вопрос о возвращении азербайджанцев НКАО решается в контексте вопроса о статусе Карабаха, одновременно с предполагаемым решением этого вопроса. Я согласился с этой формулировкой, но азербайджанская сторона, как и прежде, отвергла ее, заявив, что не готова обсуждать какие-либо вопросы, связанные со статусом.

Более того, согласно сделанному тогда предложению, не только все проживающие в Шуши, но и все азербайджанцы должны были иметь прямой и беспрепятственный доступ в Шуши.

Допустим, например, 50 тысяч азербайджанцев могло пойти в гости к, неизвестно, скольким азербайджанцам, проживающим в Шуши, и здесь не может быть никаких ограничений. Вплоть до того, что они могут пойти и остаться там.

Но самый главный вопрос заключался в том, как будет обеспечиваться их передвижение. Оказалось, что, например, необходимо построить новую дорогу, соединяющую Шуши с Азербайджаном, чтобы азербайджанцам не пришлось использовать Лачинский коридор или любую другую существующую дорогу, чтобы добраться до Шуши.

Эта дорога, например, могла проходить через Кубатлы. То есть, согласно тогдашнему предложению Азербайджана, Шуши должен был иметь не менее 95% азербайджанского населения, фактически, без ограничений или контроля дальнейшего увеличения этого числа, они должны были иметь отдельную дорогу, соединяющую Шуши с Азербайджаном, которая должна была быть вне Лачинского коридора и под их контролем. Это значит, что там могли быть и азербайджанские вооруженные формирования, а значит, без преувеличения, речь шла о передаче Шуши Азербайджану.

Одна из практических причин, по которой я тогда не принял это предложение, заключалась в следующем: это означало, что Лачинский коридор не будет работать, потому что азербайджанцы могли закрыть его в любой момент, потому что сам Шуши не будет входить в Лачинский коридор, а Лачинский коридор будет проходить в нескольких метрах от Шуши. Недавние события подтвердили мои тогдашние прогнозы, при известных всем вам обстоятельствах.

Но и это еще не весь разговор от 19 октября. В контексте озвученных в тот день предложений была озвучена и новая идея, как дополнительное условие прекращения войны: миротворческие силы должны быть размещены не только в Карабахе и вдоль Лачинского коридора, но и в Мегри для обеспечения связи западных районов Азербайджана с Нахичеванью. Я и на это не согласился. Я не согласился на создание такого слоя на территории Армении, не находящейся под контролем Республики Армения, т.е. на создание коридора, сказав, что согласен на дорогу, но не на коридор. Т.е. моя позиция, как сейчас, так и тогда заключалась в том, что я считаю, что да, дороги должны быть открыты, да, западные районы Азербайджана должны иметь возможность сообщения с Нахичеваном, но это не может быть коридором, и это должно быть под суверенитетом и юрисдикцией Республики Армения.

Таким образом, в контексте предложения от 19 октября условия прекращения войны были следующими:

1. Все 7 районов переходят под контроль Азербайджана. Вопрос о статусе Нагорного Карабаха остается неопределенным. Уже утраченные на тот момент территории НКАО остаются под контролем Азербайджана, а в то время значительные территории НКАО уже находились под контролем Азербайджана.

2. Шуши, по вышеописанному сценарию, передается Азербайджану.

3. В Мегри дислоцируются миротворцы и фактически создается коридор, то есть неподконтрольный нам слой, соединяющий Азербайджан с Нахичеванской Автономной Республикой.

Я не мог согласиться на такие условия, как бы ни понимал тяжесть ситуации. Сейчас, когда я оглядываюсь назад, я снова не могу согласиться на такие условия. Если кто-то говорит, что он бы согласился, пусть заявит об этом вслух.

Однако попытки остановить войну продолжались, и 23 октября появилась американская инициатива о заключении нового соглашения о прекращении огня. Заявление удалось согласовать только 25 октября. Оно было об установлении режима прекращения огня с 08.00 утра 26 октября. Текст заявления был следующим:

“Министр иностранных дел Армении Зограб Мнацаканян и министр иностранных дел Азербайджана Джейхун Байрамов 24 октября встретились с заместителем госсекретаря США Стивеном Биганом и подтвердили приверженность своих стран реализации и поддержанию договоренностей о гуманитарном перемирии, которые были достигнуты 10 октября в Москве и подтверждены в заявлении, сделанном в Париже 17 октября, в соответствии с заявлением президента США Дональда Трампа, президента Франции Эмануэля Макрона и президента России Владимира Путина от 1 октября.

Гуманитарное перемирие вступит в силу 26 октября 2020 года в 08:00 по местному времени.

Соединенные Штаты содействовали интенсивным переговорам между министрами иностранных дел и сопредседателями Минской группы, с целью приблизить Армению и Азербайджан к мирному урегулированию нагорно-карабахского конфликта”.

Это соглашение о прекращении огня также не было соблюдено Азербайджаном по вполне понятным причинам. Обычно после объявления о прекращении огня интенсивность боевых действий ненадолго снижалась, иногда бывали даже короткие паузы, но, по большому счету, через несколько часов Азербайджан возобновлял наступление в полном объеме.

На 90 процентах линии фронта наши войска успешно отражали атаки, но наиболее серьезная проблема возникла у нас в 9-й оборонительной зоне, оборонительные позиции которой противник прорвал 4 октября и вышел к Джебраилю. Поставленной перед армией задачей было остановить атаки Азербайджана, не допустить его продвижения, т.к. вышеописанные попытки остановить войну показали, что пока мы не сможем остановить азербайджанцев, все попытки добиться прекращения огня будут тщетны. Или нам придется пойти на болезненные уступки. Все предыдущие попытки остановить войну показали именно это, и именно поэтому 26 октября 2020 года на своей странице в Facebook в прямом эфире я говорил о болезненных компромиссах.

Однако сколько бы я ни понимал потенциальную необходимость болезненных компромиссов, Шуши и размещение миротворцев в Мегри были для меня красной линией. С другой стороны, пока Шуши стоял, борьба имела очень конкретную цель и мотивацию. С другой стороны, из вышеупомянутых переговоров было очевидно, что следующей целью Азербайджана является именно Шуши. Опять же, не только в символическом смысле, но и потому, что, взяв Шуши, азербайджанцы перекрыли бы Лачинскую дорогу, они получили бы возможность атаковать Степанакерт уже не только с фронта, но и с тыла атаковать 2-ю, 3-ю, 4-ю, 5-ю, 6-ю, 7-ю оборонительные зоны Армию обороны, а также участок Атерк-Сотк.

История падения Шуши в моей ретроспективе такова: понимая, что еще больше подчеркивается краеугольное значение Шуши, все указания сводились к тому, чтобы укрепить Шуши, организовать оборону Шуши. В конце концов подтвердилось впечатление, что все необходимое сделано. Но вскоре после этих подготовительных действий пришло известие, что группа азербайджанцев прорвала нашу оборону в районе села Зарыслы и встала на дороге Лачин-Степанакерт, то есть, по сути, перекрыла дорогу.

Об этом мне сообщил президент Нагорного Карабаха, но Генштаб ВС не подтверждал эту информацию. Кстати, во время войны такая ситуация повторялась с десяток раз, когда президент Арцаха сообщал новость, Генштаб не подтверждал, даже опровергал, а через какое-то время был вынужден признать, что предоставленная президентом Нагорного Карабаха информация была правильной. Так случилось и в этот раз, когда пришло известие о том, что азербайджанцы обстреляли гражданский автомобиль, движущийся по дороге Степанакерт-Лачин.

По сути, отсюда и началось ползучее падение Шуши. Из Шуши постоянно приходили тревожные новости: начали поступать известия о том, что первая группа противника вошла в Шуши, затем вторая и так далее. В итоге днем 7 ноября начальник Генштаба Оник Гаспарян доложил мне о падении Шуши. Как бы я ни был осведомлен о негативной динамике ситуации в Шуши, для меня это была тяжелая новость, потому что во всех моих беседах, инструкциях, приказах, консультациях я говорил, что Шуши должен быть удержан. И меня заверяли, что он будет удержан. Услышав известие о падении Шуши, моей первой реакцией было требование сделать то, что было обещано: удержать Шуши. Удержать его, вернуть Шуши. В конце концов мне доложили о контрдействиях, затем об успехе, потом сказали, что операция идет хорошо, потом, что мы уже в Шуши. Перед подписанием Трехстороннего заявления мне сообщили, что часть Шуши находится под контролем Армии обороны. Потом было подписание Трехстороннего заявления, потом нападение на здание правительства в ночь на 10 ноября, а когда через день-два я вернулся на полноценную работу, мне сказали, что у нас в Шуши нет ни одного солдата.

По эпизоду падения Шуши, а также другим обстоятельствам войны возбуждены уголовные дела, и эти обстоятельства еще ждут ответов и должны быть тщательно разъяснены.

А переговоры о подписании Трехстороннего заявления, т.е. самого текста этого заявления, начались 6 ноября. Я согласился начать переговоры на эту тему, по сути, при условии, что не будет никаких положений относительно Шуши и коридора через территорию Армении, а также предложив, что мы вернем Агдамский район в обмен на Гадрутский район, который Азербайджан взял под контроль. Это было началом процесса подписания Трехстороннего заявления. Я понимал, что мы достигли переломного момента: если мы сможем удержать Шуши, это будет поворотный момент, если мы не сможем удержать Шуши, то это тоже будет поворотным моментом.

Однако по состоянию на 8 ноября, хотя мне и говорили, что часть Шуши находится под нашим контролем, я понимал, что полностью мы его не вернем. Президент Нагорного Карабаха предупредил об уязвимости Степанакерта, и существовала вероятность того, что азербайджанцы, практически решив проблему Шуши, начнут наступление на Степанакерт из села Шош, продолжат движение к Аскерану, а оттуда ударят по оборонительным зонам Армии обороны с тыла и выйдут на участок Атерк-Сотк.

Я вел переговоры через президента РФ (у меня было около 20 телефонных разговоров с ним 8 и 9 ноября, около 60 за всю 44-дневную войну), и очень скоро стало понятно, что Азербайджан не принимает предложение об обмене Агдама на Гадрут, и в результате обсуждений мы пришли к тексту, где ничего не говорилось о Шуши, ничего не говорилось о создании коридора через территорию Армении, но говорилось о прекращении боевых действий, возвращении 7 районов, создании Лачинского коридора, размещении там и в Нагорном Карабахе российских миротворцев. Утром 9 ноября я подписал этот текст. То есть утром 9 ноября, обратите внимание, не в полночь, а утром с 8 на 9 ноября я подписал текст Трехстороннего заявления.

Однако оказалось, что Азербайджан текст не подписывает и выдвигает ряд новых требований.

Кульминацией процесса стал вечер 9 ноября, когда выяснилось, что Азербайджан предлагает новые дополнения к практически согласованному тексту. Т.е. в течение дня, когда подписанный текст вышел из обращения, в течение дня были постоянные обсуждения, разные договоренности, а в конце дня оказалось, что предлагаются новые дополнения к тексту. Это означало, что текст, который я подписал утром, уже недействителен. Но в тот момент, когда президент Российской Федерации сказал, что Азербайджан предлагает добавить в текст пункт о возвращении анклавов в Тавушской области, я заявил, что не могу подписать такой документ. И было официально зафиксировано, что мы не подписываем документ. Через некоторое время выяснилось, что достигнута договоренность убрать этот пункт из документа. Вместе с тем около полуночи стали поступать сообщения об активизации боевых действий и наличии большого количества беспилотников в небе над Степанакертом. В конце концов, после долгих и сложных обсуждений, я подписал документ, который всем вам известен, который был, конечно, хуже версии, которая была утром, но лучше других предложенных вариантов, один из которых предусматривал коридор через Мегри, а другой - возвращение анклавов в Тавушской области.

Информация о подписании Трехстороннего заявления была обнародована через некоторое время после подписания документа, и на момент публикации боевые действия в основном прекратились. Однако вскоре после подписания документа нападениям подверглись правительственные здания в Ереване, в частности, резиденция правительства, Национальное Собрание и дом правительства. Было совершено нападение на председателя Национального Собрания.

Думаю, сегодня нет необходимости заострять внимание на теме этих атак, потому что наша главная задача — понять, почему мы дошли до 44-дневной войны.

Могли ли мы избежать войны, и если да, то как? Итак: могли ли мы избежать 44-дневной войны? Скорее всего да, если бы карабахский вопрос был решен за предыдущие 25 лет. Но тут возникает существенный вопрос: хотели ли мы решить карабахский вопрос?

Параллельно с этим возникает гораздо более фундаментальный и глубокий вопрос: могли ли мы решить карабахский вопрос, и если да, то как?

Значит, необходимо обсудить историю переговоров, основные вехи которых я сейчас представлю.

На самом деле переговорный процесс и его содержание были напрямую связаны с внутриполитической обстановкой и событиями Армении, которые, сколь бы ни естественно, тем не менее, сыграли самую негативную роль в урегулировании карабахского вопроса, поскольку в нашей внутриполитической жизни после победного прекращения огня 12 мая 1994 года был большой дефицит положительных событий.

При размышлении об истории карабахского урегулирования, одним из первых обстоятельств, которые приходят на ум, является Лиссабонский саммит ОБСЕ, статья первого президента Республики Армения Левона Тер-Петросяна, опубликованная 1 ноября 1997 года: “Война или мир: настало время стать серьезнее”, где Тер-Петросян говорит о необходимости компромиссов. Если обобщить сказанное Тер-Петросяном, то получится следующее:

1. Невозможно долго сохранять статус-кво.

2. Не будем заниматься самообманом и лелеять пустые иллюзии, в вопросе независимости Карабаха у нас нет союзников.

По сути это цитаты из статьи.

Следовательно, согласно Тер-Петросяну, мы должны сосредоточиться на другом вопросе: сделать так, чтобы Карабах оставался населенным армянами в грядущем тысячелетии. Интересно то, что, говоря это, Тер-Петросян не дает четкого и буквального ответа на поставленный в этой статье вопрос: какой статус в итоге будет у Нагорного Карабаха? Будет ли он независимым, будет в составе Армении или Азербайджана? Кстати, интересно, что в той статье действительно буквально нет ничего по этому поводу. То, что говорится, является интерпретацией написанного там текста.

Упомянутая статья Тер-Петросяна вызвала острую критику в общественно-политической элите. О народе ничего сказать не можем, потому что в 1997 году вроде бы не было конкретных проявлений общественного мнения. Однако на самом деле статья Тер-Петросяна была еще одним звеном, укрепившим нашу запутанность в карабахском вопросе по ряду причин. Во-первых, ровно за год до публикации статьи Тер-Петросян участвовал в президентских выборах под лозунгом “Победа, стабильность, прогресс”, но через год после этих, имевших сомнительную легитимность, выборов он говорил о мире, а не о победе.

За 7 лет 11 месяцев до этой статьи (1 декабря 1989 года) Верховный Совет Армянской ССР и Национальный совет НКАО приняли совместное решение о воссоединении Армении и Нагорного Карабаха.

За 7 лет 2 месяца 9 дней до этой статьи (23 августа 1990 года) Верховный Совет Армении, “основываясь на совместном постановлении Верховного Совета Армянской ССР и Национального Совета Нагорного Карабаха от 1 декабря 1989 года «О воссоединении Армянской ССР и Нагорного Карабаха»”, провозгласил начало процесса утверждения независимой государственности.

За 6 лет 1 месяц 10 дней до этой статьи (21 сентября 1991 г.) состоялся референдум о независимости Армении, которым де-юре был завершен процесс независимости Армении.

За 6 лет 1 месяц 29 дней до этой статьи (2 сентября 1991 года) Нагорный Карабах провозгласил свою независимость.

За 6 лет 1 месяц 9 дней до этой статьи (10 декабря 1991 года) в Нагорном Карабахе был проведен референдум о независимости, которым де-юре был завершен процесс независимости Нагорного Карабаха.

Однако важно и то, что произошло дальше. В статье “Война или мир” Тер-Петросян пишет: “Если бы я стремился к личной славе или своей героизации, я бы не участвовал в выборах 1996 года, оставаясь в глазах поколений президентом, завоевавшим независимость, победившим в карабахской войне, расширившим армянские территории, независимо от того, насколько справедливо все это приписывать мне. Какая разница, что было бы после этого и на кого бы была возложена ответственность за ухудшение ситуации? Все равно мой рейтинг от этого не пострадал бы, а наоборот, пожалуй, еще больше выиграл бы. Повторяю, с личной точки зрения, может быть, это было бы лучшее решение для меня, но это было бы не что иное, как малодушное дезертирство, к которому я, к сожалению или к счастью, не привык”.

Через три месяца и три дня после публикации этой статьи и этих слов Левон Тер-Петросян уходит в отставку с поста президента Армении, написав в статье от 1 ноября, что на экспертном уровне знаниями в карабахском вопросе обладают шесть человек: Аркадий Гукасян, Роберт Кочарян, Александр Арзуманян, Вардан Осканян, Жирайр Липарян и сам Тер-Петросян.

А какой экспертной информацией обладали вышеназванные деятели? Секретов по большому счету не было, потому что все секреты формулировались в общедоступных документах, которые не были в то время напрямую доступны публике (поскольку интернета и социальных сетей тогда не существовало), хотя не то чтобы общественность ничего не знала о них. Сейчас я перечислю, о каких документах я говорю, что они были публичными. Конечно, были и документы, которые были засекречены, но для того, чтобы обладать информацией на экспертном уровня, был ряд важных документов, которые были общедоступны. Они были публичными, но люди не могли получить доступ к этим документам. Сегодня все эти документы можно найти в интернете всего за две секунды. В то время, как я уже сказал, не было интернета, не было социальных сетей. Значит, эксперты просто не озвучивали экспертных оценок и не говорили, что во время Первой Карабахской войны, конкретнее, в 4 резолюциях Совета Безопасности ООН, принятых в 1993 году, был зафиксирован захват 7 районов Азербайджана армянскими вооруженными силами. Сейчас я приведу формулировки этих резолюций: требуют немедленного и безоговорочного вывода войск с этих территорий, считают недопустимым применение силы для приобретения территорий, называют Нагорный Карабах регионом Азербайджанской Республики. И вот эти резолюции не просто клочки бумажки, и предать их забвению непросто, и то, что произошло на Лиссабонском саммите ОБСЕ в декабре 1996 года, пусть и не имеющее юридической силы, является позицией международного сообщества, которое признает территориальную целостность Азербайджана и предусматривает для Нагорного Карабаха самую высокую степень самоуправления в составе Азербайджана.

Это лиссабонское заявление было оформлено международным сообществом не в виде резолюции, принятой саммитом ОБСЕ, а в виде заявления действующего председателя саммита, которое было опубликовано 3 декабря 1996 года в качестве приложения к документам Лиссабонского саммита. Вопрос в том, что ОБСЕ не приняла резолюцию аналогичного содержания из-за применения Арменией права вето, потому что решения в ОБСЕ принимаются консенсусом, то есть все члены без исключения должны проголосовать за, и если хотя бы один против, решение не принимается. И Армения была единственной страной-участницей ОБСЕ, выступившей против документа.

И вот, после неприсоединения и несогласия Армении с резолюцией, остальные страны ОБСЕ, т.е. все остальные, посчитали необходимым уполномочить действующего председателя ОБСЕ выступить с заявлением аналогичного содержания, и председатель в своем заявлении фиксирует, что упомянутые в заявлении принципы поддерживаются всеми странами-членами ОБСЕ, кроме Армении. Кстати, в списке этих стран-членов ОБСЕ были 4 из 5 постоянных членов Совета Безопасности ООН, все страны, входящие в состав Минской группы ОБСЕ и страны-сопредседатели Минской группы ОБСЕ.

Упомянутое выше заявление действующего председателя ОБСЕ от 3 декабря 1996 года, в котором, как мы убедились, выражалась, по сути, точка зрения всего международного сообщества, заслуживает большего внимания в контексте обсуждаемого нами материала по следующей причине: вопрос в том, что это заявление защищает не только территориальную целостность Армении и Азербайджана, но и право Нагорного Карабаха на самоопределение.

Обратите внимание: заявление действующего председателя ОБСЕ, которое, как уже поняли, выражало мнение всего международного сообщества, защищало не только территориальную целостность Армении и Азербайджана, но и право Нагорного Карабаха на самоопределение. В заявлении говорится, что правовой статус Нагорного Карабаха должен определяться на основе права на самоопределение, которое предоставило бы ему самую высокую степень самоуправления в составе Азербайджана. Этот нюанс заявления, сделанного в декабре 1996 года, думаю, является новостью для армянской общественности. Однако фактически еще в 1996 году международное сообщество, в том числе 4 из 5 постоянных членов Совета Безопасности ООН, страны-сопредседатели Минской группы ОБСЕ, высказали эту позицию, которая не была должным образом освещена у нас ни на общественном, ни на экспертном уровне. Уверен, эта информация для многих, в том числе и для экспертов, являются новостью, новостью, которая была опубликована еще в декабре 1996 года.

И она заключается в следующем: в результате применения принципа самоопределения Нагорному Карабаху может быть предоставлена самая высокая степень самоуправления в составе Азербайджана.

Эксперты также не говорили, что и Армения принимала участие в принятии документов о признании территориальной целостности Азербайджана, а произошло это следующим образом: Республика Армения, как и Азербайджанская Республика, присоединилась к Беловежскому соглашению от 8 декабря 1991 года о создании Содружества Независимых Государств, в 5-й статье которого четко говорится: “Высокие Договаривающиеся Стороны признают и уважают территориальную целостность друг друга и неприкосновенность существующих границ в рамках Содружества”.

Это соглашение было ратифицировано парламентами как Армении, так и Азербайджана. Формулировка о территориальной целостности и нерушимости существующих границ была также включена в Алма-Атинскую декларацию от 21 декабря 1991 года, которую приняли основавшие СНГ и присоединившиеся к Содружеству новые независимые страны, в том числе Армения и Азербайджан.

Следует отметить, что и в соглашении, и в декларации также упоминается право на самоопределение, в соглашении говорится о защите прав человека, в том числе прав национальных меньшинств. И это важные обстоятельства, потому что выше мы уже видели, как интерпретировалось самоопределение на уровне ОБСЕ в случае с Нагорным Карабахом, и нам еще предстоит увидеть, какие развития имели место в 1999 году на стамбульском саммите ОБСЕ и как строилась переговорная архитектура урегулирования нагорно-карабахской проблемы, и мы увидим, что и почему не говорили общественности большинство из тех, кто обладал знаниями о карабахской проблеме на экспертном уровне.

Итак, в результате отставки Левона Тер-Петросяна 4 февраля 1998 года власть переходит к обладающему знаниями о карабахском вопросе на экспертном уровне Роберту Кочаряну, который годом ранее ушел в отставку с поста президента Нагорно-Карабахской Республики и был назначен премьер-министром Республики Армения.

Однако роль Кочаряна в этом процессе двоякая: с одной стороны, он владеет знаниями о карабахском вопросе на уровне эксперта, с другой стороны, он считает путь, заявленный в статье Тер-Петросяна, а точнее на состоявшейся за месяц до этого пресс-конференции, пораженческим.

И это очень интересная веха, потому что в период президентства Роберта Кочаряна разрыв между внутриармянской и международной коммуникацией, которую ведут власти Армении по теме Нагорного Карабаха, еще более увеличивается. Т.е. есть разговор с международным сообществом, и есть разговор со своим обществом, и мы видим, что эти разговоры идут по двум разным каналам, и разрыв увеличивается. В случае с Тер-Петросяном это проявлялось, может быть, не так ярко: значительным концептуальным пробелом между предвыборным лозунгом “Победа, стабильность, прогресс” и статьей “Война или мир”, который Тер-Петросян пытается заполнить после неудачных президентских выборов и Лиссабонского саммита следующей фразой, зафиксированной в статье от 1 ноября 1997 года: “К сожалению, Карабах выиграл не войну, а битву”.

Однако Роберт Кочарян, посчитав подход Тер-Петросяна пораженческим, приняв руководство в победоносном векторе, в переговорном процессе по карабахскому вопросу, тем не менее, предпринимает шаги, кристаллизующие ту архитектуру, которая была выстроена учредительными документами СНГ, резолюциями Совета Безопасности ООН и Лиссабонским саммитом ОБСЕ 1996 года, в заявлении председателя которого четко говорилось, что карабахский вопрос должен быть решен в рамках территориальной целостности Азербайджана, а право на самоопределение Нагорного Карабаха тоже должно быть реализовано в рамках территориальной целостности Азербайджана.

Так что же делает Роберт Кочарян, став исполняющим обязанности президента, а затем и президентом Армении? Он лишает Нагорный Карабах статуса участника переговоров, т.е. после того, как Кочарян стал президентом Армении, представители Нагорного Карабаха не участвовали в переговорах, в то время как до этого принимали полноценное участие.

О том, что Нагорный Карабах был полноправным участником переговоров на момент избрания Роберта Кочаряна президентом Армении, свидетельствует и тот факт, что так называемый пакет “Единого государства” по урегулированию нагорно-карабахского конфликта сопредседатели Минской группы ОБСЕ в ноябре 1998 года представили не только Армении и Азербайджану, но и Нагорному Карабаху.

На тот момент Роберт Кочарян был президентом Армении 5 месяцев. Но это был последний пакет, который сопредседатели представили Нагорному Карабаху. После этого никакого пакета Нагорному Карабаху представлено не было. Фактически Нагорный Карабах даже нормально не был информирован о том, вокруг чего ведутся переговоры.

А то, что Нагорный Карабах был удален из переговорного процесса по инициативе Роберта Кочаряна, свидетельствовали:

1. Французский сопредседатель Минской группы ОБСЕ Бернар Фасье, который 2 октября 2009 года во время визита в Степанакерт заявил, что “участие представителей Карабаха в переговорном процессе было в свое время прекращено по решению армянской стороны”.

2. Министр иностранных дел Российской Федерации Сергей Лавров, который 11 ноября 2019 года в ходе совместной пресс-конференции с министром иностранных дел Республики Армения Зограбом Мнацаканяном в Ереване заявил: “На раннем этапе консультаций и последующих переговоров по нагорно-карабахскому урегулированию, когда останавливались боевые действия, Нагорный Карабах был участником соответствующих договоренностей и соответствующих переговоров, которые начались после прекращения огня. На каком-то этапе один из предыдущих президентов Республики Армения принял решение, что интересы Карабаха будет представлять Ереван”.

3. Левон Тер-Петросян, который в ходе предвыборной кампании на парламентских выборах 2012 года заявил: “Роберт Кочарян при молчаливом согласии или при полном согласии Аркадия Гукасяна исключил Карабах из переговорного процесса и начал официально выступать от имени Карабаха. Роберт Кочарян не смог бы сделать большего подарка международному сообществу, и особенно Азербайджану. Роберт Кочарян и Аркадий Гукасян уничтожили самое большое достижение армянской дипломатии”.

4. Об этом свидетельствовал сам Роберт Кочарян, который 3 апреля 2004 года, отвечая на вопросы читателей газеты “Голос Армении”, коснулся исключения Карабаха из-за стола переговоров, заявив следующее: “Было впечатление, что Армения готова к любому варианту урегулирования, но проблема в Карабахе, точнее, в руководстве Карабаха. Возникал вопрос: неужели Армения, в условиях явной зависимости Карабаха от нее, не в состоянии оказать давление и заставить его согласиться с той или иной позицией? Я предложил изменить эту точку зрения и попытаться использовать ресурс Армении для выработки собственной позиции и подходов к урегулированию проблемы. То есть не «мы согласны на любую форму урегулирования, на которую согласится Карабах», а имеем свою позицию и готовы ее отстаивать. После моего избрания я так и сделал”.

Своей позицией, кстати, Роберт Кочарян допустил грубое нарушение основного законодательства Нагорного Карабаха, по той простой причине, что на референдуме от 10 декабря 1991 года народ Карабаха ответил “да” на следующий вопрос: “Согласны ли вы, чтобы провозглашенная Нагорно-Карабахская Республика была независимым государством, самостоятельно определяющим формы сотрудничества с другими государствами и сообществами?” Фактически Роберт Кочарян лишил Нагорный Карабах всякой самостоятельности. И тем самым нарушил волю народа Нагорного Карабаха.

Более того, он лишил Нагорный Карабах единственного международно признанного статуса, того статуса, который давал ему возможность сидеть за одним столом с представителями России, США, Франции, Азербайджана, Армении в качестве стороны конфликта и переговорного процесса.

На этом, по сути, и закончилась международная субъектность Нагорного Карабаха. Пожалуй, единственное международное достижение, которое у нас было в карабахском вопросе, было утрачено.

Здесь, пожалуй, стоит остановиться на причинах такого поведения Роберта Кочаряна. Почему, с какой целью и мотивацией он оставил Карабах вне переговорного процесса? Причина, на мой взгляд, очевидна. Кочарян выиграл президентские выборы 1998 года на фоне широко муссируемых сообщений о фальсификациях. Кроме того, он не имел права быть выдвинутым кандидатом в президенты Республики Армения, поскольку в течение последних десяти лет не считался гражданином Республики Армения и не проживал в Армении постоянно в течение последних десяти лет, что являлось обязательным условием для выдвижения кандидатом в президенты Республики Армения. Можно сказать, что Кочарян занял пост президента Армении в условиях полного отсутствия легитимности.

Он пожертвовал единственным международно признанным статусом Нагорного Карабаха ради обретения международной легитимности, чтобы международное сообщество сделало вид, что не заметило факт захвата им власти в Армении. А зачем международному сообществу нужно было оставить Карабах вне переговоров? Во-первых, потому что формат переговоров таким образом становился более простым, и вместо переговоров с тремя субъектами международное сообщество могло вести переговоры с двумя субъектами, каждый из которых, будучи международно признанным, был обязан соблюдать определенные правила игры. А Нагорный Карабах, не будучи международно признанным субъектом, вел себя гораздо свободнее, международных рычагов давления на него, по сути, не существовало, а присутствие двух армянских сторон за столом переговоров повышало нашу гибкость.

Однако на устранении Карабаха из переговорного процесса история не заканчивается, и, как я уже неоднократно говорил, на состоявшемся 18-19 ноября 1999 года в Стамбуле саммите ОБСЕ, была принята Хартия европейской безопасности, за принятие которой проголосовала в том числе и Армения, то есть Роберт Кочарян, и в разделе “Человеческое измерение” говорится: “Полное уважение прав человека, включая права лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам, помимо того, что является самоцелью, не может подрывать, но может укреплять территориальную целостность и суверенитет. Различные концепции автономии, а также другие обозначенные в вышеупомянутых документах подходы, которые соответствуют принципам ОБСЕ, являются средствами защиты и развития этнической, культурной, языковой и религиозной самобытности национальных меньшинств в рамках существующего государства”.

Здесь мы должны увидеть сопряжение с документами, касающимися образования СНГ, а точнее, распада Советского Союза. Если помните, выше я описал, что страны СНГ или бывшего СССР, включая Армению и Азербайджан, признали территориальную целостность и нерушимость границ друг друга. Это основная констатация этих документов. Однако, как вы помните, там была также ссылка на права национальных меньшинств, говорилось о праве на самоопределение, которым воспользовались советские республики для обретения независимости (важно отметить, что распад СССР состоялся, по сути, при участии и согласии всех образовавших его субъектов). Итак, как относятся к этой новой ситуации новые независимые страны, которые уже в основном являются членами ОБСЕ?

После заявления председателя ОБСЕ по итогам Лиссабонского саммита от декабря 1996 года, на стамбульском саммите ОБСЕ в ноябре 1999 года Армения проголосовала за вышеупомянутое положение стамбульской Хартии европейской безопасности. Т.е. Стамбульская хартия, по сути, продолжает развивать логику Лиссабонского саммита 1996 года. Это становится де-юре основой, на которой строится известная всем нам азербайджанская формулировка, согласно которой право на самоопределение должно быть реализовано в рамках принципа территориальной целостности.

Оппозиция говорит, что ни учредительные документы СНГ, ни Хартия европейской безопасности не касаются урегулирования нагорно-карабахского вопроса. Это правда, так как, скажем, Гражданский кодекс не касается регулирования отношений между семьями того-то и того-то. У нас в Гражданском кодексе не прописано, что вот этот кодекс касается регулирования отношений между “Иксом” и “Игреком”. Однако, когда между “Иксом” и “Игреком” возникает вопрос, противоречие или спор, то для его решения они или их юристы начинают копаться в Гражданском кодексе и не только в Гражданском кодексе, во всей правовой базе, чтобы понять, какие нормы там определены, на основании которых они смогут сформулировать свои доводы и позиции.

Именно этот нюанс важно учитывать. А почему это важно, чтобы аргументы и позиции были основаны на условном “Гражданском кодексе”, условно и не только условно, чтобы они были правомерными? А почему важно, чтобы они были легитимными? Потому что легитимный означает понятный для всех остальных, приемлемый для всех остальных, законный для всех остальных, соответствующий правилам, выработанным всеми остальными, соответствующий правилам, сформированным при твоем непосредственном участии. И тем более, если правило сформулировано с твоим участием, значит, ты обязался действовать в соответствии с этим правилом, и соблюдение этих правил является основой международных отношений. А возможно ли изменить правило? Конечно, возможно, но для этого ты должен как минимум иметь достаточное влияние: экономическое, военное, союзное влияние.

Для того чтобы изменить правило, очень важно, чтобы ты смог обосновать свою текущую позицию в соответствии с уже существующими правилами, подчеркнуть в своем текущем аргументе те моменты, которые так или иначе соотносятся с существующими правилами, согласуются с ними, а не наоборот.

В этом смысле победа в Первой Арцахской войне была фактически омрачена четырьмя резолюциями, принятыми Советом Безопасности ООН в период с 30 апреля по 12 ноября 1993 года.

Как я отметил выше, в этих резолюциях говорится, что районы Азербайджана были захвачены армянскими войсками, требуется немедленный и безоговорочный вывод войск с этих территорий, применение силы для захвата территорий считается недопустимым, армянские силы называются оккупационными силами, а Нагорный Карабах называется регионом Азербайджанской Республики, признается территориальная целостность Азербайджана, требуется обеспечение возвращения беженцев и перемещенных лиц Нагорного Карабаха и захваченных территорий в свои дома с достоинством. Если попытаться представить формулировки резолюций Совета Безопасности более практично, то это означает, что с точки зрения международного сообщества достижения, зафиксированные в результате боевых действий, не могли быть положены в основу урегулирования Нагорного конфликта, а Нагорный Карабах международным сообществом признавался регионом Азербайджана.

В 1990-е именно эти нюансы знали эксперты, которые понимали, что успех, зафиксированный с нарушением правил, “не считается”, как, простите меня за грубое сравнение, в футболе не засчитывается гол, забитый с нарушением правил.

Эксперты знали, но не говорили, что Армения в Алма-Аты проголосовала за документ о признании территориальной целостности и неприкосновенности нового независимого Азербайджана в рамках границ именно Советского Азербайджана и приняла этот документ, признав Нагорный Карабах в составе Азербайджана. Они не говорили этого не только по субъективным, но и по объективным причинам. Например, объективным можно считать то, что сказать это в момент победы и успеха не только сложно, но и может привести к непредсказуемым последствиям и хаосу, субъективным - то, что мог бы возникнуть вопрос и обвинение: почему же вы признали? И, наверно, нужна была храбрость, чтобы признать, что в то время, в 1991 году, ход конфликта еще не был ясен и не было известно, насколько важен принцип территориальной целостности для Армении, и насколько он был важен для Азербайджана. Не принято говорить о неудаче в момент успеха.

Вероятно, этому правилу следовал Левон Тер-Петросян, который в 1996 году во время президентской избирательной кампании зиждился на эйфории победы, а горькие слова сказал тогда, когда было известно, что после нелегитимных выборов у него возникли трудности на посту президента Республики Армения.

Возможно, он хотел уйти [с поста] в историческом плане не из-за лжи, то есть зафиксированных на президентских выборах фальсификаций, а во имя правды, горькой правды.

После нескольких месяцев интенсивных общественных дискуссий в 1997-98 гг. и прихода к власти Роберта Кочаряна в Армении и Арцахе вновь сформировались две реальности по поводу нагорно-карабахской проблемы: “узкая экспертная” и “широкая общественная”.

Более того, я не случайно использую фразу “узкая экспертная”, потому что сформировалась также и “широкая экспертная” реальность. “Узкие эксперты” время от времени собирали “широких экспертов”, приглашали их и убеждали, что переговорный процесс идет таким образом, что мы движемся к проармянскому решению карабахского вопроса. “Широкие эксперты” же создавали хороший фон для формирования “широкой общественной” реальности нагорно-карабахской проблемы.

А тем экспертам, которые догадывались, что к чему, что все идет не так хорошо, “узкие эксперты” “подмигивали” и говорили, что мы успешно тянем время. Однако на самом деле время тянул именно Азербайджан, с одной стороны, чтобы укрепиться в военном отношении, направляя на это миллиарды, вырученные от продажи нефти и газа, с другой стороны, чтобы использовать дипломатические рычаги, создавая де-юре или де-факто благоприятные для себя условия и решения.

И разве за все это время армянская сторона не имела дипломатических успехов? Конечно, имела. Заявление о прекращении огня от 12 мая 1994 года является таким примером. Но за всю историю конфликта нашим самым большим успехом было признание со стороны международного сообщества Нагорного Карабаха в качестве стороны конфликта, а значит, и переговорного процесса.

Субъектность Нагорного Карабаха могла создать хотя бы слабую надежду на приемлемое для нас решение. Однако исключение Карабаха из переговорного процесса разрушило даже слабые надежды на реализацию армянского видения урегулирования проблемы.

Почему? Потому что если Нагорный Карабах не является стороной переговоров, значит он не является и субъектом. Если не является субъектом, то даже теоретическая надежда сделать армянскую интерпретацию права на самоопределение понятной на международном уровне оказывается под угрозой, так как возникает закономерный вопрос: а кто самоопределяющийся, а где он? Разве Армения ведет переговоры о праве Карабаха на самоопределение? Со всей серьезностью обратите внимание на слово “самоопределение”. Если САМ “САМОопределяющийся” не ведет переговоры, то речь идет не о самоопределении, а о чем-то другом, например, о территориальном споре, и с 1998 года международное сообщество стало именно так воспринимать нагорно-карабахский вопрос .

Отсюда, конечно, право на самоопределение, можно сказать, не испарилось, но оно может применяться так, как описано в итогах Лиссабонского саммита ОБСЕ, в заявлении действующего председателя ОБСЕ, или как оно применялось в СССР, в Чехословакии, т.е. с согласия заинтересованных сторон. А за столом переговоров по этому вопросу вообще нет субъекта под названием Нагорный Карабах. Есть Азербайджан и Армения, и последняя оспаривает статус Нагорного Карабаха.

Продолжая тему устранения Нагорного Карабаха из переговорного процесса, а точнее сопутствующих эффектов, отмечу, что важен не только сам факт, но и его последствия, часть которых я уже упомянул. Однако, когда Нагорный Карабах оказался вне переговорного процесса, получилось, что функционально Армения, не будучи связанной с этим, стала единственной ответственной за выполнение четырех резолюций Совета Безопасности ООН 1993 года, потому что в резолюциях в “оккупации территорий” обвинялись армянские силы Нагорного Карабаха, а Армению призывали использовать свое влияние на них, чтобы вывести их с этих территорий. Правда, в том числе и ценой этого осуждения, но Нагорный Карабах стал субъектом международных отношений, от которого было какие-то ожидания, смягчающие возложенную на Армению ответственность. А лишив Карабах статуса стороны переговоров и конфликта, обвинения резолюций и ответственность за реагирование на эти обвинения были возложены на Армению. С 1999 года за столом переговоров в качестве единственного лица, принимающего решения о том, возвращать или не возвращать 7 районов, выступала только Республика Армения. То есть, если, например, по теме тех же 7 районов, в прежнем формате ничего не могли бы сказать Армении за столом переговоров, потому что сказали бы: вот есть Нагорный Карабах, там же силы Нагорного Карабаха проводят операции, вот с ними и говорите. Да, мы присоединяемся или не присоединяемся к вашим призывам. Теперь Нагорного Карабаха нет, и все международное давление по этому вопросу автоматически перенаправляется на Республику Армения. Следовательно, Роберт Кочарян лично и добровольно создал такую, мягко говоря, неприятную для Республики Армения ситуацию.

И вот в силу в том числе и этих обстоятельств нагорно-карабахский вопрос постепенно начинает восприниматься как территориальный спор между Азербайджаном и Арменией, что стало самым негативным международным фоном для нагорно-карабахского вопроса. Т.е. если бы кто-то захотел создать более негативный фон для нагорно-карабахского вопроса, это было бы просто невозможно. Более негативного фона и придумать нельзя.

Однако, с другой стороны, исследование показывает, что Армения, вероятно, оказалась в такой ситуации вовсе не совсем неосознанно. Лиссабонские события, возможно, сделали очевидным, что одна только концепция самоопределения не может обеспечить отделение Нагорного Карабаха от Азербайджана, и, возможно, по этой причине было решено придать этому вопросу еще и характер территориального спора, что, на мой взгляд, было грубой ошибкой, потому что мы волей-неволей подтвердили Нагорный Карабах в составе Азербайджана, потому что если ты говоришь, что это территориальный спор между Азербайджаном и Арменией, то делаешь еще один шаг к признанию его частью Азербайджана. Но более того, мы поставили под сомнение территориальную целостность Армении. Т.е. возникла тема: территория, Армения, Азербайджан, территориальный спор и т.д.

Это проявилось в 1998-99 гг., когда на столе переговоров появилась концепция “обмена территориями” для урегулирования вопроса, согласно которой Армения отдаст часть своей территории Азербайджану, чтобы получить Карабах. Это не что иное, как акт признания Карабаха частью Азербайджана, по-другому сформулировать это невозможно, потому что если ты должен отдать район со своей территории Азербайджану, чтобы получить Карабах, значит, ты признаешь Карабах частью Азербайджана, а свою территорию выставляешь на торг. Иными словами, смотрите, если Армения не признает Карабах частью Азербайджана, то зачем она выставляет свою территорию на торг, чтобы забрать Карабах?

Уважаемые коллеги, дорогой народ,

Здесь я должен снова вернуться к Хартии европейской безопасности, принятой на Стамбульском саммите ОБСЕ в 1999 году. Ранее, когда я критиковал голосование Армении за принятие этой хартии, Роберт Кочарян или его офис отреагировали на это. Смысл реакции очень интересен, он заключается в том, что, наоборот, Стамбульский саммит ОБСЕ – это, по их мнению, победа армянской дипломатии, потому что в принятой там декларации:

1) друг за другом перечисляются конфликты на постсоветском пространстве и отмечается, что они должны быть решены на основе принципа территориальной целостности, но в этом списке не упоминается нагорно-карабахский конфликт;

2) в разделе Хартии, касающейся переговорного процесса по урегулированию нагорно-карабахского вопроса, ничего не говорится о территориальной целостности Азербайджана.

Это реакция Роберта Кочаряна или его офиса.

Кажется, это очень сильные аргументы. Но что это значит? Проблема в том, что в том же документе ничего нет о территориальной целостности не только Азербайджана, но и Армении. Нет ничего и о самоопределении. А нагорно-карабахский конфликт в этом контексте был отделен от конфликтов в Абхазии, Южной Осетии, Приднестровье и принципа территориальной целостности совсем по другой причине, о которой я упоминал выше: проблема в том, что в то время, во время саммита в Стамбуле, в контексте урегулирования нагорно-карабахского вопроса циркулировал другой документ, выходящий за рамки и территориальной целостности, и права на самоопределение; с одной стороны, он не имел ничего общего с правом на самоопределение, с другой стороны, нарушал принцип территориальной целостности и Армении, и Азербайджана, и это документ об обмене территориями. Т.е. вы представляете, почему на том Саммите нет упоминания ни о территориальной целостности, ни о принципе самоопределения, ни о территориальной целостности Азербайджана или Армении? Потому что в то время сообществу международной дипломатии было известно, что сейчас на столе переговоров лежит документ урегулирования, который называется принципом обмена территориями. И, думаю, стоит привести несколько ключевых цитат из этого документа:

Принципы обмена территориями

“Азербайджанская Республика и Республика Армения в целях урегулирования конфликта между ними на постоянной основе, а также создания необходимых условий для независимого национального развития и мира, стабильности и процветания их народов и их региона, договорились о нижеследующем:

статья 1

После вступления настоящего Соглашения в силу территории бывшей Нагорно-Карабахской автономной области, Шушинского района и Лачинского района (в границах 1988 года, как указано в Приложении А) переходят к Республике Армения. После вступления в силу настоящего Соглашения Мегринский район (в границах 1988 года, как указано в Приложении А) переходит Азербайджанской Республике.

статья 2

Захваченные территории Агдама, Физули, Джебраила, Кубатлы, Зангелана, Кельбаджара, Газаха и Шаумяна (в границах 1988 года, как указано в Приложении А) немедленно передаются под политический и административный контроль Азербайджанской Республики.

статья 3

После вступления в силу настоящего Соглашения все неприграничные территории (анклавы) любого государства переходят к тому государству, которое их окружает.

статья 4

Сразу после вступления настоящего Соглашения в силу Армения начинает вывод своих Вооруженных сил со всех захваченных территорий Азербайджана, в том числе из Агдамского, Физулинского, Джебраильского, Кубатлинского, Шаумянского, Кельбаджарского, Зангеланского и Газахского районов. Вывод Вооруженных сил должен быть завершен в течение шестидесяти дней после вступления в силу настоящего Соглашения. Планирование и осуществление вывода и передислокации этих сил будет осуществляться при поддержке международных сил наблюдения в соответствии с положениями статей 10-11.

статья 5

Сразу после вступления в силу настоящего Соглашения начинается процесс безопасного и добровольного переселения населения Мегринского района и армян, проживающих в настоящее время в Агдамском, Физулинском, Джебраильском, Кубатлинском, Зангеланском, Кельбаджарском и Шаумянском районах, на территорию Республики Армения. Это переселение должно быть завершено в течение шестидесяти дней с момента вступления в силу настоящего Соглашения. Планирование и осуществление этого процесса должно осуществляться под контролем международной наблюдательной миссии, которая предусмотрена в соответствии со статьями 10-11 настоящего Соглашения. Мегринский район в первую очередь будет заселен гражданами Азербайджана, которые были перемещены в результате этого конфликта.

Каждое государство несет ответственность за переселение своих граждан и должно сотрудничать с другим государством и международной наблюдательной миссией. Каждое государство должно обеспечить охрану населенных пунктов и другой инфраструктуры на передаваемых территориях с целью предотвращения их сноса, повреждения или уничтожения”.

Остальные статьи я не зачитываю, этот документ на самом деле доступен в интернете.

Этот документ, по сути, фиксирует смерть фундаментальных армянских представлений по урегулированию нагорно-карабахской проблемы. При этом, есть мнение, и я его разделяю, что Карен Демирчян и Вазген Саркисян своими жизнями помешали реализации этого документа. Если обратите внимание на даты: саммит в Стамбуле, документ об обмене территориями и т.д., то все они относятся к августу, сентябрю, октябрю, ноябрю 1999 года.

Как бы ни отрицали те процессы, есть конкретные люди, есть конкретные свидетельства, есть выступление Вазгена Саркисяна, есть мемуары, есть свидетель, тогдашний министр обороны Армении давал длинное интервью еще задолго до того, как стать членом нашего правительства (может и не задолго, я могу слегка перепутать хронологию), и свидетельствовал об этом. Правда, документ не был принят, не получил юридической силы, но подобные документы формируются в результате обсуждений, бесед, дискуссий со сторонами, и сформулированное один раз содержание уже нигде не теряется, и мы все убедились в этом в свете приведенных выше деталей переговоров, имевших место во время 44-дневной войны. При этом, это не только исторические факты. Я надеюсь, вы увидели эти внутренние связи.

Анклав, Мегри, Шуши, который в вышеупомянутой цитате исключен из Нагорно-Карабахской автономной области. Вы увидели наличие тех же самых тем в разговорах в ноябре 2020 года. Да, он [документ об обмене территориями] не имеет юридической силы, но все те темы, которые обсуждались в то время, вновь появляются на столе переговоров. Наше общество на протяжении 22 лет обо всем этом почти ничего не слышало, по простой причине, потому что, как я уже сказал, по нагорно-карабахскому вопросу существовало две реальности: “узкая экспертная” и “широкая общественная”, и они не контактировали друг с другом, это были противоположные друг другу реальности, иногда не догадывались о существовании друг друга.

На самом деле заявление председателя Лиссабонского саммита ОБСЕ 1996 года тоже не имело юридической силы, но оно выражало точку зрения международного сообщества, которая постепенно, маленькими шажками фиксировалась в различных международных документах. По итогам 1999-2000 гг. Армения и Арцах оказались под давлением армянского и международного “узкого экспертного” пресса, и черепашьим шагом, может быть, даже медленнее, но начался процесс давления под этим прессом.

Возвращаясь к содержанию переговорного процесса, должен констатировать, что в конечном итоге вышеупомянутый документ в 2001 году, уже после 27 октября [1999 года, теракта в парламенте Армении - ред.], был переформулирован в Ки-Уэстский процесс, ключевой смысл которого сводился к следующему: Армения должна была отдать Азербайджану не весь Мегринский район, а проходящий через него экстерриториальный коридор, получив взамен Лачинский коридор. И снова здесь видны параллели между дискурсами 20 лет назад и 20 лет спустя. Существенное отличие в данном случае заключалось в том, что Нагорный Карабах должен был быть не вне Азербайджана, а в составе Азербайджана со статусом автономии. Этот нюанс тоже не освещался у нас, потому что для того, чтобы как-то обосновать это в рамках концепции обмена территориями, была предпринята попытка сказать, что Ки-Уэстский процесс на самом деле касался независимости Нагорного Карабаха, но когда мы смотрим публикации самых престижных международных СМИ того времени и утечки… Кстати, архивных документов, к сожалению, нет, это еще одна особенность переговорного процесса. Став премьер-министром, я сам потратил несколько месяцев, чтобы собрать эти крупицы информации. Сегодня я должен был прийти к вам с томами, сказать: это первый том, это второй том, это третий том, вот это документ. Всего этого нет. То, что есть, простите, вскрывалось в разное время путем утечек. Но, как вы знаете, стороны не пришли к согласию по Ки-Уэстскому варианту.

Уважаемый председатель Следственной комиссии,
Уважаемые члены комиссии,
Дорогой народ,

Для полного понимания переговорного процесса и логики урегулирования нагорно-карабахского конфликта важно обратиться также к еще одной вехе переговорной истории, так называемому пакету об “Общем государстве”, о котором я уже упоминал выше. Что здесь интересно, так это то, что Армения и Нагорный Карабах согласились принять этот пакет в качестве основы для переговоров, хотя Нагорный Карабах должен находиться в международно признанных границах Азербайджана, то есть должен был быть частью Азербайджана, а жители Нагорного Карабаха должны были иметь азербайджанские паспорта с пометкой “Нагорный Карабах”.

Однако Азербайджан не согласился принять этот пакет в качестве основы для переговоров, потому что высокий статус автономии Нагорного Карабаха, который предлагался в этом пакете, показался Азербайджану слишком высоким. Но ключевым моментом здесь является то, что Роберт Кочарян, который пришел к власти в 1998 году на фоне критики позиции Тер-Петросяна по Нагорному Карабаху, назвав такую позицию пораженческой, с дамого начала своего президентства начал обсуждать за закрытыми дверями и считать приемлемыми такие варианты, которые однозначно признавали Нагорный Карабах частью Азербайджана.

Но это происходило в переговорных документах, которые были засекречены и недоступны для общественности, а в публичном общении, на уровне государственной пропаганды, происходило обратное. Это очень важный нюанс, на который я хотел бы обратить внимание всех нас. Именно в этот период армянские телеканалы, в том числе Общественная телекомпания, стали использовать единую карту Армении, Нагорного Карабаха и 7 прилегающих районов во время прогноза погоды. Аналогичные карты появились в общественных местах, даже в государственных учреждениях, хотя ни один эпизод переговорного процесса никогда не предполагал, что как минимум 7 районов вокруг Нагорного Карабаха не могут быть не возвращены Азербайджану. Не было такого эпизода.

Вот что происходило за кулисами в то время, а теперь давайте посмотрим, что происходило на публичном пространстве. Произошли и происходили изменения этнонимов. Физули стал Варандой, Агдам стал Акной, Кубатлы стал Санасаром, Зангелан стал Ковсаконом, Джебраил стал Мехакаваном. Хотя, повторяю, за всю историю переговоров не было ни одного эпизода, когда Армения хотя бы оспаривала неизбежность возвращения этих территорий Азербайджану. То же самое с некоторыми конфигурациями относится к Кельбаджар-Карвачару и Лачин-Кашатагу.

Вот так захваченные (формулировка Левона Тер-Петросяна) или оккупированные (формулировка Вардана Осканяна) - они публично об этом заявляли, - территории стали освобожденными, освобожденные территории стали родиной. Но так было только на экранах телевизоров. За столом переговоров Варанда продолжалась оставаться Физули, Санасар – Кубатлы, Мехакаван – Джебраилом, Ковсакан – Зангеланом, Карвачар – Кельбаджаром, Кашатаг – Лачином, Акна – Агдамом. А на земле, в освобожденных или захваченных или оккупированных районах, в основном росли сорняки, а местами некоторые генералы выращивали зерно, используя бесплатный труд призывников и бесплатную технику и топливо армии.

А Нагорный Карабах, который на протяжении всего переговорного процесса так или иначе признавался частью Азербайджана, в публичном дискурсе армянских официальных лиц никогда не был и никогда не должен был стать частью Азербайджана, потому что, согласно этому восприятию, так же, как Азербайджан получил независимость от Советского Союза, так и Нагорно-Карабахская автономная область стала независимой от Советского Союза или Советского Азербайджана.

А как? Очень просто: после референдума о независимости от 10 декабря 1991 года. И это, по сути, было официальным дискурсом Республики Армения на протяжении многих лет.

Именно в этих условиях, после Ки-Уэста, в 2007 году были официально вынесены на обсуждение так называемые Мадридские принципы, в которых говорилось, что окончательный правовой статус Нагорного Карабаха будет определен в ходе референдума, который должен был состояться в будущем.

Именно этой благозвучной формулировкой был сделан последний шаг к тому, чтобы похоронить идею Нагорного Карабаха вне состава Азербайджана, поскольку в тот момент, когда Армения и Азербайджан согласились принять Мадридские принципы в качестве основы для переговоров по урегулированию нагорно-карабахского вопроса, результаты референдума о независимости, проведенного в Нагорном Карабахе 10 декабря 1991 года, как минимум дипломатически и политически были аннулированы по той простой причине, что если статус будет определен в ходе референдума, который состоится в будущем, то референдум, который состоялся в прошлом, не определяет статус, то есть именно с этого момента единственный смысл и единственная цель референдума, как переговорного фактора, - определение статуса, закрепление независимости Нагорного Карабаха, были сведены на нет.

Здесь возникает очень интересный вопрос: если результаты референдума от 10 декабря 1991 года признаются недействительными, значит ли это, что остается в силе принятое 1 декабря 1989 года решение Верховного Совета Армянской ССР и Национального совета НКАО “О воссоединении Армянской ССР и Нагорного Карабаха”?

Трагедия в том, что Мадридские принципы обнуляют юридическое значение даже этого решения, потому что если статус Нагорного Карабаха должен быть определен в результате референдума в будущем, значит, даже совместное решение Верховного Совета Армянской ССР и Национального совета НКАО не определял этот статус. А если статус Нагорного Карабаха де-юре не был определен решением от 1 декабря 1989 года, значит, де-юре действует статус, который Нагорный Карабах имел по состоянию на 30 ноября 1989 года, то есть, согласно этим формулировкам, Нагорный Карабах является частью Азербайджана. Самое интересное, что автором этой формулировки Мадридских принципов является бывший министр иностранных дел Армении Вардан Осканян. И он публично считает себя “отцом” этой формулировки Мадридских принципов, а значит, он должен считать себя и “отцом” аргументов для сокрушения всех де-юре оснований для того, чтобы Нагорный Карабах не был частью Азербайджана.

При этом, власти Армении понимали проблемность предложенных формулировок. Это понимал и готовящийся занять пост президента Армении Серж Саргсян, который в качестве министра обороны во время своего визита в США в октябре 2005 года в ходе состоявшегося в Центре Карнеги публичного обсуждения заявил: “Компромиссом является и то, что сейчас Армения заявляет, что согласна на повторный референдум на территории Нагорного Карабаха, то есть на проведение референдума во второй раз”. Обратите здесь внимание на формулировку: “Армения согласна”. То есть согласен или не согласен Карабах, мы не знаем, но все решает Армения. Мнения Нагорного Карабаха никто не спрашивает.

А почему такие решения принимали тогдашние власти Армении или сам Серж Саргсян? Во-первых, последний, как я уже говорил, готовился ко вступлению в должность президента Армении и нуждался в международном имидже человека с конструктивной позицией, ему нужно было международное восприятие его появления на посту президента, которое с высокой вероятностью должно было состояться сомнительными путями и с сомнительной легитимностью. И на этом фоне именно Серж Саргсян и его команда выдвинули сомнительный лозунг: “Худые переговоры лучше доброй войны”. Обратите внимание: “Худые переговоры лучше доброй войны”.

Они так и не поняли, а если и понимали, то еще хуже, что “худыми” переговорами они дают время Азербайджану подготовиться к “доброй” для него войне, и впоследствии мы увидим, как, на фундаментальном уровне решив свои проблемы (имею в виду аннулирование армянских решений относительно статуса Нагорного Карабаха в 1989-91 гг.), Азербайджан просто взял на вооружение принцип: “Дайте мне мирным путем то, что я хочу, иначе я получу то же самое военным путем”. Т.е. лозунгом “худые переговоры лучше доброй войны” они сначала давали Азербайджану время на подготовку к войне и связывали Армению по рукам и ногам, чтобы в какой-то момент “икс” Армения и Карабах оказались в безвыходном положении. И сейчас мы увидим эту динамику.

О том, что Азербайджан, решив свои фундаментальные проблемы и нейтрализовав армянские решения относительно статуса Нагорного Карабаха в 1989-1991 гг., просто принял принцип “Дайте мне мирным путем то, что я хочу, иначе я получу то же самое военным путем”, свидетельствуют слова Сержа Саргсяна в интервью телеканалу “Россия сегодня” от 17 ноября 2016 года. Это интервью есть в интернете, но я процитирую. Серж Саргсян говорит: “(…) мы несколько раз были близки к подписанию документа, где все эти три принципа были четко отражены. А именно: армянские стороны, то есть Нагорный Карабах и Армения, оставляют те территории, которые сейчас заняты как зона безопасности, те территории, о которых азербайджанцы говорят, что они оккупированы. Но первым пунктом там четко было записано, что окончательный правовой статус Нагорного Карабаха будет решаться путем свободного волеизъявления населения Нагорного Карабаха. Это свободное волеизъявление имеет обязательную юридическую силу, дальше было прописано, кто участвует, какова повестка. То есть референдум. Это было воплощением принципа самоопределения. Но каждый раз азербайджанская сторона предъявляла новые требования”.

Я прошу, - это очень важно, - чтобы мы рассматривали все эти слова, термины на фоне уже упомянутых ранее международных рамок, чтобы суть дискуссии была более понятной.

Следующая цитата из заявления Сержа Саргсяна, сделанного им 16 июля 2017 года в интервью телеканалу “Армения”. Естественно, и это интервью доступно в интернете: “(...) апрельская война показала, что Азербайджан отказывается от мадридского варианта решения проблемы, и это стало понятно всем. (...) Позиция Азербайджана также ясна, он говорит, что проблема Нагорного Карабаха является внутренним делом Азербайджана, то есть Нагорный Карабах является составной частью Азербайджана и должен оставаться таковым и впредь”.

Однако вместе с этими цитатами я должен обратить ваше внимание и на другое. Влияние имеющего юридическую силу и не имеющего юридической силы международного дискурса в 1996, 1999, 2000 гг. на 2020 год. Эти внутренние связи чрезвычайно важны. Реагируя на приведенные выше цитаты Сержа Саргсяна, должен сказать, что удивлен тому, что Серж Саргсян удивлен. А почему Азербайджан не должен был рассматривать вопрос Нагорного Карабаха в качестве своего внутреннего вопроса? Особенно после того, как Армения, согласно формулировке Саргсяна, пошла на компромисс и, как я показал выше, приняв Мадридские принципы, аннулировала решение о воссоединении Армении и Нагорного Карабаха от 1989 года и результаты референдума о независимости Нагорного Карабаха от 1991 года. Это, повторяю, была фундаментальной проблемой, которую Азербайджан решил с помощью Мадридских принципов.

Благодаря Мадридским принципам Азербайджан еще раз констатировал обязательство армянской стороны вернуть 7, как говорил Вардан Осканян, “оккупированных” или, как говорил Левон Тер-Петросян, “захваченных” районов.

Позже эти дипломатическо-политические констатации интересным способом также получили де-юре выражение. Запомним, что в 2007 году были приняты Мадридские принципы, затем состоялся Казанский процесс, а в принятом в 2010 году законе об административно-территориальном делении Республики Армения было зафиксировано, что армянские населенные пункты на участке Сотка и Мегри на северо-востоке и на востоке граничат с Азербайджаном, а не с Нагорным Карабахом, в то время как согласно Конституции Нагорного Карабаха все эти территории считаются Нагорно-Карабахской Республикой. Упомянутым законом де-юре было зафиксировано, что к востоку от Армении, в том числе и на участке Лачина, нет другого субъекта, кроме Азербайджанской Республики. Вы знаете, что разные люди постоянно реагируют на эту тему и так далее. Реагируют или нет, здесь просто не может быть никакого разночтения. Это закон, прописанный черным на белом, и за его принятие, напомню, проголосовало парламентское большинство, сформированное Республиканской партией и АРФД.

А что получила армянская сторона в результате этих, как называл их Серж Саргсян, компромиссов? Обещание определить статус Нагорного Карабаха путем референдума или плебисцита. Об этом, кстати, говорит и сам Серж Саргсян в послевоенном интервью: мы получили обещание референдума. Это так, это неоспоримо. Никто не может оспорить это. Однако говорилось, что референдум должен состояться в согласованные между сторонами, то есть Арменией и Азербайджаном, сроки, и фактически это означает, что дата референдума должна быть определена Азербайджаном, потому что, если, например, Армения предлагает провести его через 5 лет, а Азербайджан не соглашается, то референдум не проводится. Если Азербайджан предлагает провести референдум через 500 лет, а Армения не соглашается, то референдум снова не проводится. Так как Армения заинтересована в том, чтобы референдум состоялся как можно скорее, а Азербайджан заинтересован в том, чтобы как можно позже, а для определения даты нужен консенсус, то фактически получается, что решающий голос принадлежит тому, кто заинтересован в том, чтобы референдум был как можно позже или его не было вообще. Т.е. это практически означает, что референдума может и не быть.

При этом, это теоретическое утверждение имеет и юридическое обоснование, поскольку в Мадридских принципах прописано, что стороны должны создать, в том числе, комитет для уточнения деталей и сроков проведения референдума для определения окончательного правового статуса Нагорного Карабаха, и этот орган должен работать по принципу консенсуса.

Обратите внимание, что речь в этой формулировке идет не только об определении сроков проведения референдума, но и условий. А это обстоятельство более чем существенное, поскольку ни в Мадридских принципах, ни в любом последующем документе не упоминается место проведения референдума. Я десятки раз говорил об этом с трибуны парламента, не хочу повторяться. Т.е. там была такая формулировка: “всенародный референдум, который отражает свободное волеизъявление всего населения Нагорного Карабаха”. Т.е. здесь мы видим два понятия: “народ” и “население”. Очевидно, что это не одинаковые понятия. И исходя из этого азербайджанцы говорят, что референдум должен пройти на всей территории Азербайджана. Армянская сторона говорит, что не согласна. Получается, что нет консенсуса, значит, нет и референдума. Даже если будет решено, что референдум должен состояться только на территории Нагорного Карабаха, все равно заранее не прописано, каким образом вопрос, вынесенный на референдум, будет считаться принятым или не принятым.

У азербайджанской стороны есть вариант и на этот случай, который используется в международной практике. Результаты референдума определяются не пропорцией участников, проголосовавших “за” и “против”, а подсчетом голосов двух национальных общин. Т.е. для принятия решения необходимо, чтобы и армяне Нагорного Карабаха, и азербайджанцы Нагорного Карабаха проголосовали за вынесенный на голосование вопрос. А в Мадридских принципах зафиксировано, что в референдуме должны участвовать также азербайджанцы Нагорного Карабаха. Если одна из общин против, то решение не принимается. Конечно, армянская сторона не могла поддержать эту логику. Хорошо, нет консенсуса, нет и референдума. Кстати, должен сказать, что Жирайр Липарян в своем недавнем интервью также коснулся этой схемы, рассказав, что подобный референдум, например, прошел много лет назад на Кипре, когда подсчет производился по результатам голосования турецкой общины и греческой общины. Не по количеству людей, сколько людей за, а по принципу, что есть два голоса - голоса двух общин, которые, конечно, формируются в ходе их внутреннего голосования.

В Мадридских принципах говорится, что не будет ограничений по части вопроса или вопросов, которые могут быть вынесены на референдум. И это, конечно, с армянской стороны преподносилось в качестве большого успеха. Это не ложь, но это только половина правды. Азербайджан не против этого, потому что, если вопрос будет поставлен так: “Согласны ли вы с тем, чтобы Нагорный Карабах имел автономию в составе Азербайджана?”, и ответ был бы отрицательным, это могло означать, что Нагорный Карабах не имеет никакого статуса в составе Азербайджана. Естественно, армянская сторона не согласится на такую формулировку вопроса. Азербайджанская сторона не согласится на другие формулировки. Очень хорошо. Значит, нет консенсуса, нет и референдума.

Армянская сторона, конечно же, остро видит и чувствует эти риски, и в период президентства Сержа Саргсяна предпринимается попытка управлять этими рисками посредством так называемого Казанского процесса. В рамках этого процесса предпринимается попытка продвигать два переговорных предложения:

1. До окончательного уточнения статуса Нагорный Карабах получает промежуточный статус.

2. Пять из 7 районов возвращаются на первом этапе, а Кельбаджар и Лачин - позже.

Для полноценного понимания процесса необходимо отметить, что в официально представленных на заседании Комитета министров ОБСЕ от 29 ноября 2007 года Мадридских принципах ничего подобного не написано. Не написано, что Нагорный Карабах должен получить промежуточный статус, но говорится, что в переходный период Нагорный Карабах будет пользоваться определенными правами на организацию своей жизни, и не говорится, что Азербайджану должны быть возвращены только 5 районов. Говорится, что возвращаются все 7 районов. Оговорка сделана только для Кельбаджара, который должен быть возвращен через 5 лет, но в течение этого времени он не должен находиться под полным контролем армянской стороны и должен поощряться вывод проживающих там армян. Т.е. упомянутые выше два пункта, которые отражаются в Казанском процессе, являются не основополагающими принципами, а выработанными путем переговоров компромиссными предложениями, которые также были отражены в заявлениях лидеров стран-сопредседателей Минской группы ОБСЕ в 2009 и 2010 годах в Л’Аквиле и Мускоке в виде известных трех принципов и шести элементов.

И приятным образом Казанский процесс продвигается вперед, стороны ведут конструктивные переговоры и создается впечатление, что Азербайджан согласен. А что это может означать? Одну простую вещь: если стороны подпишут такой документ, Карабах получает временный статус, который в случае, если референдум в будущем не состоится, по сути, становится постоянным статусом, плюс Кельбаджар и Лачин остаются за армянской стороной. Это действительно очень хорошо.

Стороны согласовывают документ при самом активном участии сопредседателей и России, и наступает момент подписания, которое намечается на 24 июня 2011 года в Казани. И происходит на первый взгляд нечто удивительное, но весьма логичное в контексте вышеизложенного: президент Азербайджана отказывается подписывать Казанский документ, представив 10 дополнительных предложений.

По итогам встречи принимается ни о чем не говорящий документ, и процесс, по сути, оказывается в тупике. Кажется, что после этого отказа Азербайджан должен оказаться в крайне затруднительном положении, так как проявил неконструктивное поведение на переговорах. В действительности, однако, происходит прямо противоположное. Азербайджан подписывает с Россией, ключевым посредником Казанского процесса, военно-технический контракт на 3-4 млрд долларов США. Параллельно начинает накалять ситуацию на границе с Арменией и на линии соприкосновения с Нагорным Карабахом, оказывая давление на армянскую сторону.

Соответственно, в течение 2012 года зафиксировано 5 972 случая нарушения режима прекращения огня, совершено четыре диверсионные нападения на участках Берда, Чинара, Чамбарака и Горадиза. В 2013 году зафиксировано 12 тыс 986 случаев нарушения режима прекращения огня, рост по сравнению с предыдущим годом составил 117%. Количество диверсионных нападений осталось прежним. В 2014 году количество нарушений режима прекращения огня доходит до 37 тыс 535, что на 528% больше, чем в 2012 году. Количество диверсионных нападений доходит уже до шести. В том же году около линии соприкосновения Нагорного Карабаха был сбит армянский военный вертолет. В 2015 году количество диверсионных нападений составляет уже 14, и они происходят как на границе с Арменией, так и в Нагорном Карабахе. Нарушения режима прекращения огня становятся настолько частыми, что во второй половине 2015 года по сути перерастают в мини-войны.

Несмотря на это, международное сообщество не накладывает запретов на приобретение Азербайджаном оружия, Азербайджан не подвергается санкциям, его не осуждают. Происходит прямо противоположное. Осенью 2015 года, а уже более официально в январе 2016 года сопредседатели в лице министра иностранных дел РФ Сергея Лаврова представляют обновленное предложение по урегулированию, в котором не находит место формулировка “Нагорный Карабах получает промежуточный статус”. От имени посредников Армении также говорят, что было бы лучше отказаться от ожидания предоставления Нагорному Карабаху такого промежуточного статуса.

Т.е. как минимум 5 районов должны быть возвращены Азербайджану без промежуточного статуса Карабаха, в то время как такой статус был зафиксирован в Казанском документе 2011 года.

Армянская сторона, по сути, отвергает это крайне неприемлемое предложение и всего через два с половиной месяца начинается апрельская четырехдневная война 2016 года, закончившаяся потерей армянской стороной 700 или 800 гектаров территории и устными договоренностями о прекращении огня. Обратите внимание: не существует документа о прекращении 4-дневной войны 2016 года. Это означает, что после 4 апреля 2016 года та война не закончилась.

Важно зафиксировать, что сопредседатели Минской группы ОБСЕ адресно не осуждают Азербайджан за 4-дневную войну и в июле 2016 года представляют сторонам обновленный пакет урегулирования, который, по сути, повторяет содержание январского предложения.

Сопредседатели также представляют новый пакет в августе 2016 года. В чем особенность этого нового предложения?

Здесь тоже, в отличие от Казанской документа, нет формулировки “Нагорный Карабах получает промежуточный статус”, но есть 6-й пункт, в котором говорится, что до уточнения окончательного статуса признается право Нагорного Карабаха на осуществление полноценной жизнедеятельности. В принципе, это было и в предыдущих пакетах 2016 года. Но если представленные в январе и июле пакеты состояли из 2 документов, первым из которых была Декларация о шагах по урегулированию нагорно-карабахского вопроса, которую должны были подписать руководители Армении и Азербайджана, второй документ должны были подписать министры иностранных дел стран-сопредседателей Минской группы ОБСЕ. Т.е. до августа 2016 года переговорный пакет состоял из двух документов. Один из них – Декларация, которую должны подписать лидеры Армении и Азербайджана, другой – заявление, которое подпишут министры иностранных дел стран-сопредседателей Минской группы ОБСЕ. И вот в пакет от августа 2016 года добавляется еще один документ - проект резолюции Совета Безопасности ООН.

Особенность этого проекта заключается в том, что в нем указано, что Совет Безопасности ООН поручает генеральному секретарю ООН провести консультации со сторонами, то есть Арменией и Азербайджаном, сопредседателями Минской группы ОБСЕ, генеральным секретарем ОБСЕ и в месячный срок представить на утверждение проект резолюции о практических и правовых путях реализации права на обеспечение естественного жизнеобеспечения Нагорного Карабаха. В нем также подчеркивается, что совокупность этих прав обеспечит признанный статус Нагорного Карабаха до определения его окончательного статуса.

Этот вариант по большому счету неприемлем ни для Армении, ни для Азербайджана. Для Азербайджана неприемлем, потому что Лачинский и Кельбаджарский районы ему не возвращаются сразу на первом этапе, для Армении неприемлем, потому что тема промежуточного статуса и статуса Нагорного Карабаха в целом полностью остается вне контроля армянской стороны, и этот вопрос переходит в Совет Безопасности ООН. Это, кстати, давнее стремление Азербайджана перенести вопрос статуса Нагорного Карабаха на площадку ООН, и для армянской стороны это всегда было самым нежелательным вариантом.

Почему? Потому что если СБ ООН должен решать этот вопрос, то он должен делать это в рамках ранее принятых им резолюций, резолюций, где, как я упоминал выше, говорится, что районы Азербайджана были оккупированы армянскими войсками, требуется немедленный и безоговорочный вывод войск с этих территорий, применение силы для захвата территорий считается недопустимым, армянские силы называются оккупационными силами, а Нагорный Карабах называется регионом Азербайджанской Республики, признается территориальная целостность и нерушимость границ Азербайджана, требуется обеспечение возвращения беженцев и перемещенных лиц Нагорного Карабаха и захваченных территорий в свои дома с достоинством.

Повторяю еще раз, если попытаться представить формулировки СБ ООН в более практическом ключе, то это означало, что зафиксированные в результате военных действий достижения не могли, с точки зрения международного сообщества, быть использованы в качестве основы для урегулирования и нагорно-карабахского вопроса и определения статуса. И важно отметить, что все три страны-сопредседателя Минской группы ОБСЕ также проголосовали за принятие этих резолюций.

Совет Безопасности ООН не мог игнорировать решения, принятые на Генеральной Ассамблее. В последней из них, принятой 14 марта 2008 года (речь идет о резолюции 62/243), по существу, повторяется дискурс 4-х резолюций, принятых Советом Безопасности по нагорно-карабахскому вопросу.

Кстати, в прошлом, когда я говорил о привлечении Совета Безопасности ООН, оппоненты говорили, что этот вопрос всегда должен был решаться в Совете Безопасности. Раньше этот вопрос должен был быть передан в Совет Безопасности по двум причинам. Первый заключался в том, чтобы дать мандат на ввод миротворцев, а второй — просто принять к сведению то, о чем договорились стороны.

Пожалуй, здесь стоит остановиться и более подробно уточнить, в чем была разница между возможным промежуточным статусом Нагорного Карабаха в 2011 году, то есть в рамках Казанского процесса, и в августе 2016 года, то есть после апрельской четырехдневной войны.

А разница здесь существенная и заключается в следующем: по логике Казанского документа, - это очень значимый и стратегический нюанс, на которую попрошу обратить особое внимание, - существующий на тот момент де-факто статус Нагорного Карабаха мог стать де-юре, титульным промежуточным статусом, из которого вытекают конкретные права, а по логике документа 2016 года, права на организацию собственной жизни считались статусом, т.е. статусом считалось то, что не является статусом.

Однако даже это не самая проблематичная часть истории. Самая проблематичная часть заключается в том, что в послеавгустовском варианте 2016 года предоставляемые Нагорному Карабаху права и механизмы их реализации должны были устанавливаться с нуля, согласно решению СБ ООН, и на тот момент подтверждение каких-либо установленных в Нагорном Карабахе реалий оказалось бы под сомнением, если не невозможным.

A что это означало? Это означало, что Нагорный Карабах мог и, скорее всего, стал бы образованием, управляемым совместно армянами и азербайджанцами. Как написано в Мадридских принципах, жители Нагорного Карабаха должны избирать судебные и другие органы власти, но на всех уровнях власти должны быть представители не только армянской общины, но и азербайджанской общины Нагорного Карабаха. Следовательно, избирателями должны были быть не только армяне, но и азербайджанцы. А для этого необходимо создать гарантии возвращения вынужденных переселенцев в Шуши и другие населенные пункты, населенные в прошлом азербайджанцами. И эти гарантии должны быть эффективными. Это, в свою очередь, означало, что может встать вопрос о новых выборах властей Нагорного Карабаха, на этот раз при участии Азербайджана. Это же, в свою очередь, означает, что до проведения новых выборов в Нагорном Карабахе мог встать вопрос о временной администрации, которая могла бы быть, по такой логике, только армяно-азербайджанской.

Об этом свидетельствует и тот факт, что в представленном в августе 2016 года пакете также прозрачно намекается, что к дальнейшим обсуждениям должны быть привлечены представители Нагорного Карабаха. Когда читаешь, думаешь: как же хорошего написано! Потом, когда анализируешь и смотришь на это в целом, то понимаешь, что речь идет о представителях армянской и азербайджанской общин Нагорного Карабаха, и это становится ясно из комплексного анализа резолюций Совета Безопасности и Генеральной Ассамблеи ООН, Мадридских принципов (3 принципа и 6 элементов), представленных сопредседателями Минской группы ОБСЕ предложений, заявлений сопредседателей Минской группы ОБСЕ и стран-членов Совета Безопасности ООН.

Т.е. через 26 лет Нагорный Карабах мог вернуться за стол переговоров, но на этот раз с двумя делегациями: армянской и азербайджанской, или одной делегацией: армянской и азербайджанской.

Вот такой переговорный контент сформировался после апрельской 4-дневной войны 2016 года. И это было той долгосрочной целью, ради которой ряд сил при поддержке властей Армении вывел Нагорный Карабах из переговорного процесса в 1998-1999 гг. Потому что если бы этот процесс, эта логика была продолженa, с каждым шагом укреплялся и закреплялся бы тот факт, что представительство Нагорного Карабаха армянское. И именно ради этой долгосрочной цели, к сожалению, при поддержке властей Армении Нагорный Карабах был вытеснен из процесса.

Однако, как я уже отметил, и у Армении, и у Азербайджана были проблемы с установившимся в 2016 году содержанием переговоров. При этом важно также понимать и суть этих проблем, потому что они существенно различались по своему содержанию и вот почему: Армения считала, что теряет слишком много, Азербайджан считал, что получает слишком мало, хотя с точки зрения Армении - Азербайджан получал значительно больше, а с точки зрения Азербайджана - Армения давала значительно меньше. И это, я хочу, чтобы вы запомнили, происходило в условиях незавершенной 4-дневной войны 2016 года.

Сопредседатели еще раз попытались урегулировать разногласия между Арменией и Азербайджаном в январе 2018 года в Кракове, предложив армянской стороне на первом же этапе передать Кельбаджар ОБСЕ, а взамен вернуть в документ четкую формулировку о том, что Нагорный Карабах получает промежуточный статус, как это было в 2011 году. При этом, я хочу коснуться и этого эпизода, на данном этапе и при наличии третьего документа понятие промежуточного статуса приобрело совершенно иной смысл. Т.е. не важно, будет это называться промежуточным статусом или не будет называться промежуточным статусом. Потому что значение его будет определено решением Совета Безопасности ООН по логике тех принципов и того содержания, о которых я уже говорил. Но все же в январе 2018 года в Кракове не удалось достичь согласия. Этот вариант был неприемлем и для азербайджанской стороны, которая говорила, что фразы “Нагорный Карабах получает промежуточный статус” не должно быть в документе и на первом этапе должен быть возвращен не только Кельбаджар, но и Лачин.

После этой встречи в Кракове в январе 2018 года и в результате нее Серж Саргсян 17 апреля 2018 года выступил с заявлением в Национальном Собрании, которое я много раз цитировал.

В тот день, напомню, с трибуны Национального Собрания Серж Саргсян, отвечая на вопрос депутата Карена Бекаряна об урегулировании нагорно-карабахского вопроса, заявил: “Переговорный процесс не внушает оптимизма, но, если говорить более четко, этот переговорный процесс просто стоит на месте. Стоит, потому что ожидания руководства Азербайджана от результатов этих переговоров для нас нереалистичны, неприемлемы”. На том же заседании, отвечая на вопрос депутата Самвела Никояна, Серж Саргсян заявил: “(...) Апрельская война была как неожиданностью, так и не неожиданностью в том смысле, что во многих случаях люди почти в чем-то уверены, но внутри они лелеют надежду на то, что противник или партнер будет руководствоваться здравой логикой и не пойдет на шаги, которые вредны для обеих сторон. Первым уроком, который мы должны извлечь в этой связи, является то, что отныне, по крайней мере, на очень длительное время, мы не должны надеяться, что руководство Азербайджана откажется от своих предательских подходов, откажется от своего желания разрешить проблему Нагорного Карабаха с помощью силы”.

Также напомню, что через пять дней после этих заявлений Серж Саргсян ушел в отставку под давлением Народной революции. Однако чтобы актуальное на тот момент содержание нагорно-карабахского вопроса стало более цельным, должен сказать, что после неудачи Казанского процесса циркулирует идея, некоторые аспекты которой, по сути, отражены также в пакетах, представленных сопредседателями Минской группы ОБСЕ в 2016 году, и смысл ее такой: может, армянская сторона просто вернет пять районов, а вопрос о текущем статусе Нагорного Карабаха остается неопределенным? В экспертных кругах и в СМИ это называют “планом Лаврова”. Я говорю это просто для того, чтобы облегчить нашу работу, потому что официально плана и дискурса под таким названием нет. Однако, если вы обратили внимание, представленные в 2016 году предложения имели сходство с этой идеей.

Как я уже отметил, особенность этой идеи заключалась в том, что текущий статус Нагорного Карабаха остается неопределенным, и это в дополнение к неопределенностям окончательного статуса, которые были в Мадридских принципах. Что бы это могло означать? Никто не может сказать этого, но я думаю, что разговоры о Шуши, возвращении азербайджанских беженцев и другие идеи в содержании переговоров 19 октября 2020 года дают представление об этом. Кстати, качество и история реализации Трехстороннего заявления от 9 ноября 2020 года также дают некоторое представление о том, что мы имели бы на практике, если бы пошли по пути этих договоренностей.

Уважаемые коллеги,
Дорогой народ,

Для понимания содержания послемадридских переговоров очень важно учитывать один нюанс. В переговорных документах, по сути, ни разу не были конкретизированы ширина и юридические нюансы использования Лачинского коридора, и эти вопросы оставлялись для дальнейших переговоров. Исключением является Казанский документ, в котором говорится, что коридор остается под контролем властей Нагорного Карабаха, но ничего не говорится о ширине и других деталях. Это также важно в логике ретроспективного представления некоторых событий.

Однако важно зафиксировать, и это тоже не освещенный среди нас и нормально не воспринятый у нас факт, что в тех же Мадридских принципах подчеркивается и прямая и беспрепятственная сухопутная связь Азербайджана с Нахичеванью. Это важный нюанс, который также объясняет ряд последующих событий.

Прежде чем обратиться к событиям, произошедшим после мая 2018 года, я считаю необходимым ответить еще на один вопрос, еще раз обратиться к этому вопросу: а почему Азербайджан вступил в Казанский процесс для предметного обсуждения промежуточного статуса Нагорного Карабаха после Мадридских принципов, которые, как мы видели, действительно могли быть приемлемы для армянской стороны?

Я уверен, и это показывает анализ развитий, ответ такой: он сделал это для того, чтобы зацементировать, закрепить зафиксированное в Мадридских принципах содержание, согласно которому предыдущие действия относительно статуса Нагорного Карабаха - совместное решение Верховного Совета Армянской ССР и Национального совета НКАО от 1 декабря 1989 года о воссоединении Армении и Нагорного Карабаха и результаты референдума о независимости Нагорного Карабаха от 10 декабря 1991 года - аннулируются в дипломатическом, политическом и международном плане. Эти предметные переговоры были направлены на то, чтобы у Армении не было шансов отступить от Мадридского контекста. И провал Казанского процесса произвел именно такой эффект.

Я, уважаемые коллеги, неоднократно говорил, что благодаря Мадридским принципам Азербайджан сначала аннулировал правовую базу 1989-1991 гг., нашу архитектуру внутренней легитимности вопроса и получил право вето на статус Нагорного Карабаха. А что такое Казанский процесс? Запомним: Мадридские принципы были в 2007 году, Казанский процесс — в 2011 году. В 2007 году Азербайджан получил право вето по вопросу о статусе, а в 2011 году в Казани воспользовался этим правом вето. На практике, вовлекая в этот процесс Армению, он сначала получает, затем и применяет полученное им право. И международное сообщество, по сути, принимает это право вето, потому что они не только не осуждают Азербайджан, не только не оказывают давления на него, но и поставляют оружие, плюс еще на основе его требований формируют переговорный пакет и передают его Армении. Вот и вся история Казанского процесса.

Уважаемый председатель Следственной комиссии,
Уважаемые члены комиссии,
Дорогой народ,

Когда я вот уже почти три года говорю, что после вступления в должность премьер-министра Республики Армения в 2018 году я застал переговорный процесс в глубоком тупике, я имею в виду именно то, что было сказано выше, и это первый раз, когда у меня есть возможность публично и всесторонне описать и представить во всех параметрах эту тупиковую ситуацию. Дело не в то, что я не мог говорить обо всем этом раньше, но каждый раз различные обстоятельства заставляли меня думать, что этого делать не стоит. Кстати, однажды я сказал публично: большую часть этого текста я подготовил с намерением 9 ноября 2021 года обратиться к народу с посланием. Я всегда говорил в интервью, что у меня было такое намерение, по сути, у меня был предварительный текст, но потом в результате обсуждений мы решили этот текст не публиковать. Т.е. этот текст, то, что я только что озвучил, большая часть этого текста лежала на моем столе или в моем компьютере примерно с августа 2021 года.

Как я упомянул в начале своей речи, и сейчас я не считаю идеальным это решение: говорить обо всем этом публично. Однако в этот судьбоносный для нашей страны момент я считаю важным, чтобы история переговоров и содержательные детали нагорно-карабахского вопроса вышли за пределы узкого экспертного круга и стали достоянием широкой общественности, потому что в конечном итоге эта информация и знание этого важны для принятие оптимальных решений сегодня и в будущем. Кстати, хочу поговорить еще об одном нюансе: после избрания премьер-министром, когда я начал изучать документы, самым большим дискомфортом для меня были общественное восприятие и коммуникация, которые я унаследовал, и пропасть, а не щель в этой переговорной реальности. В ходе наших командных обсуждений я говорил, что самая большая проблема заключается в том, что мы должны заполнить эту брешь. Я затрону и этот вопрос, потому что, по крайней мере, сейчас в этом плане, должен откровенно сказать, я чувствую себя в гармонии, потому что, по сути, никаких таких секретов переговорного процесса больше нет. То, о чем говорится, не приятно, однако практически каждый гражданин Республики Армения может быть уверен, что знает, о чем я говорю за закрытыми дверями.

Уважаемые коллеги,

То, о чем я говорил выше, объясняет также следующий вопрос: почему я заявил в 2018 году, что начинаю переговоры по нагорно-карабахскому вопросу со своей точки? Краткий ответ на этот вопрос таков: по состоянию на май 2018 года у меня было два варианта не начинать со своей точки, было два возможных варианта:

Вариант 1: Азербайджан должен фактически признать промежуточный статус Нагорного Карабаха, по логике Казанского процесса. Такого не могло быть, потому что зачем Азербайджану принимать то, что он отверг 7 лет назад, при том, что с целью обеспечения закрепления своего отказа он начал и не закончил апрельскую 4-дневную войну.

Вариант 2: Я не только должен был признать Нагорный Карабах частью Азербайджана, но и согласиться на демонтаж не только статус-кво, сложившегося вокруг Нагорного Карабаха и Армении, но и статус-кво, сложившегося внутри самого Нагорного Карабаха. Такое тоже было невообразимо с сегодняшней точки зрения. Т.е. даже сегодня невозможно представить, что это можно было сделать тогда. Не то что мы хотели это сделать, но не смогли. Это было невозможно в политическом, социально-психологическом плане и в контексте всей истории переговорного содержания.

Здесь уместно еще раз обратиться к вопросу о так называемом “июне 2019 года”, то есть о предложениях, представленных сопредседателями Минской группы ОБСЕ во время моего премьерства. Вы помните, какую большую шумиху устроили, шум, гам и т.д.? Почему я говорю так называемый? Потому что никакого нового документа, уважаемые коллеги, за время моего премьерства представлено не было. То, что было представлено, по сути, отражало переговорный статус-кво, установленный в апреле 2018 года. Этот документ был приостановлен из-за революции. Даже текст этого документа свидетельствует о том, что этот документ был подготовлен задолго до этого, потому что премьер-министр Армении вообще не упоминается в этом документе, потому что это происходило после революции, после конституционной поправки, согласно которой переговорщиком становился премьер-министр [а не президент, как это было до конституционных изменений, в результате которых Армения с полупрезидентской стала парламентской республикой - ред.]. Там нет ни слова о премьер-министре. То, что было представлено, по сути, отражало переговорный статус-кво, утвержденный в апреле 2018 года, в котором четко прописаны Мадридские принципы 2007 года, плюс документ от августа 2016 года с возможным проектом резолюции СБ ООН. Документ, представленный в 2019 году, не имеет никакого отношения к содержанию переговоров, которые мы вели, потому что на тот момент мы даже не вышли, так сказать, на стадию предметных переговоров.

А что я имел в виду, когда говорил, что начинаю переговоры со своей точки? Это целиком и полностью отражено в моем выступлении на совместном заседании Советов безопасности Армении и Нагорного Карабаха от 12 марта 2019 года, которое было официально опубликовано в тот же день. Т.е. это было публичное выступление, и оно доступно в интернете с 12 апреля 2019 года как в текстовом, так и в видеоформате.

При этом, хочу подчеркнуть, что прежде чем опубликовать письменный текст выступления на совместном заседании Советов безопасности, я согласовал его с тогдашним президентом Нагорного Карабаха Бако Саакяном, секретарем Совета безопасности Нагорного Карабаха Виталием Баласаняном, министром иностранных дел Нагорного Карабаха Масисом Маиляном в кабинете третьего президента Нагорного Карабаха Бако Саакяна. Думаю, имеет смысл привести этот текст полностью. Это текст выступления от 12 марта 2019 года. Этот текст в точно таком же виде есть в интернете, но считаю важным процитировать:

“Уважаемый президент Республики Арцах,
Уважаемые коллеги!

Позвольте приветствовать совместное заседание Советов безопасности Республики Армения и Республики Арцах, которое является беспрецедентным событием за все время существования наших республик. Это событие имеет очень символическое и, с другой стороны, очень конкретное значение. Оно означает, что отношения между Республикой Армения и Республикой Арцах вступают в качественно новый этап. Вопрос о том, какие другие проявления может иметь этот этап в ближайшем будущем, пожалуй, является одним из самых важных тем наших сегодняшних обсуждений.

Уважаемые коллеги,

Это мой первый после состоявшихся 9 декабря 2018 года парламентских выборов в Армении визит в Республику Арцах, и я хочу подчеркнуть, что блок “Мой шаг” на парламентских выборах получил сильный мандат от армянского народа, чтобы поднять уровень субъектности Республики Арцах и принять шаги по вовлечению Арцаха в переговорный процесс в качестве основной стороны конфликта. Это положения, которые имеют ключевое значение в предвыборной программе блока “Мой шаг”.

Правительство Республики Армения и я, как получивший вотум доверия премьер-министр, предпримем последовательные шаги в этом направлении, и этот вопрос будет и впредь оставаться одним из важнейших пунктов наших переговоров с президентом Азербайджана Ильхамом Алиевым и сопредседателями Минской группы ОБСЕ. Я считаю необходимым подчеркнуть, что участие Арцаха в переговорном процессе не является для нас прихотью или, тем более, предусловием, а является просто констатацией того факта, что вовлеченность Арцаха в процесс урегулирования нагорно-карабахского конфликта имеет ключевое значение.

Эта позиция выражает наше уважение не только к народу Арцаха и его правам, но и к участвующим в переговорном процессе всем нашим партнерам, потому что мы действительно заинтересованы и хотим достичь исключительно мирного урегулирования вопроса и верим в переговорный процесс, эффективность которого для нас является приоритетом, а с точки зрения эффективности переговорного процесса этот вопрос, как я уже отметил, имеет ключевое значение.

Известные до сих под рамки переговоров, по сути, включали в себя все заинтересованные стороны, кроме одной. В переговорах вовлечен Азербайджан в лице президента Алиева. Последний, кстати, как он сам заявляет, также представляет азербайджанскую общину Нагорного Карабаха, потому что представители этой общины, будучи гражданами Азербайджана, участвовали в президентских выборах в Азербайджане и, соответственно, дали президенту Азербайджана полномочия представлять их, следовательно, присутствие президента Азербайджана за столом переговоров также обеспечивает присутствие азербайджанцев, проживавших когда-то в Карабахе.

На этих переговорах представлена также Республика Армения в лице премьер-министра, который в данном случае выступает в качестве представителя, который избран народом Республики Армения. Следовательно, народ Республики Армения также представлен в переговорном процессе.

Международное сообщество представлено в переговорном процессе в лице сопредседателей Минской группы ОБСЕ. Все это, конечно, хорошо и чрезвычайно важно, и мы высоко ценим вклад стран-сопредседателей Минской группы ОБСЕ в процесс урегулирования. Но главный вопрос заключается в следующем: кто представляет народ Арцаха или, как говорят в некоторых случаях, армян Карабаха в переговорном процессе? Проблема в том, что сегодня за переговорным столом нет полномочного и легитимного представителя народа Арцаха или, как предпочитают говорить некоторые из наших коллег, нет субъекта, который имеет вотум доверия, полномочия представлять армян Карабаха.

Я неоднократно говорил, что премьер-министр Армении не может иметь таких полномочий по той простой причине, что народ Арцаха не участвует в проводящихся в Армении выборах, и, следовательно, премьер-министр Армении не входит в круг лиц, уполномоченных представлять народ Арцаха. И дело тут не в прихотях и предусловиях, вопрос в простой легитимности, а легитимность является ключевым фактором современных отношений не только во внутриполитических, но и в межгосударственных и международных отношениях.

Кстати, абсурдны все комментарии о том, что Республика Армения или премьер-министр такой позицией снимают с себя ответственность и возлагают ее на власти или народ Арцаха. Чтобы избежать каких-либо спекуляций, я считаю необходимым подчеркнуть, что Республика Армения была, будет и останется гарантом номер один безопасности Арцаха и продолжит свое участие в мирном процессе.

Следующий важнейший вопрос, на который необходимо ответить, заключается в следующем: принимает ли правительство Армении предложенные Минской группой ОБСЕ три принципа и шесть элементов в качестве основы для переговорного процесса? Это действительно очень важный вопрос, но для того, чтобы ответить на этот вопрос, нам нужны важные разъяснения. А что могут означать эти принципы на практике, и кто имеет право их интерпретировать? Это важно, потому что для нас неприемлемо то, как эти принципы интерпретирует Азербайджан. Мы, конечно, можем выступить с собственной интерпретацией этих принципов, но это бессмысленно, потому что наша цель - не словопрения, а эффективный переговорный процесс. И, следовательно, основой для переговорного процесса должны стать положения, не оставляющие возможностей для разночтений. Однако предложенные сопредседателями принципы и элементы за последние 10 лет стали поводом для самых разных и пространных толкований, и поэтому важнейшей целью предстоящего переговорного процесса должно быть прояснение так называемых основных трех принципов и шести элементов, и мы готовы к такому разговору.

Следующим важнейшим вопросом является подготовка народов к миру. Считаю необходимым подчеркнуть, что подготовка народов к миру не может быть задачей участвующего в переговорах одного отдельно взятого правительства, это совместная работа. Я имею в виду, например, что подготовка азербайджанского общества к миру должна происходить с участием властей не только Азербайджана, но и Армении. Именно такой подход лежал в основе сделанного осенью 2018 года в Национальном Собрании Армении моего беспрецедентного заявления о том, что любое решение карабахской проблемы должно быть приемлемым для народа Армении, народа Арцаха и народа Азербайджана. Это был мой вклад в подготовку к миру не только народа Армении и народа Арцаха, но и народа Азербайджана. К сожалению, со стороны президента Азербайджана мы не видим эквивалентных заявлений или шагов. Несмотря на это, я готов продолжить диалог не только с президентом Азербайджана, но и с народом Азербайджана, так как я убежден, что народ Азербайджана так же миролюбив, как народ Армении и народ Арцаха”.

Это мое выступление, и должен честно сказать, что даже с сегодняшнего расстояния считаю это выступление и эту позицию адекватными и в интересах Армении на фоне описанных выше всех развитий и аргументов. Это важно, потому что в то время, когда было озвучено это выступление, люди не знали обо всем этом, не знали, насколько это было реалистично и насколько реалистичным был этот вариант. Однако здесь есть и другой вопрос: насколько реалистичен и приемлем другой вариант, о котором я уже сказал? Если бы он был реалистичным и приемлемым, то пусть его приняли бы до меня и не заявляли, что переговорный процесс зашел в тупик и высока вероятность войны.

Это уже отдельная история, уважаемые коллеги. Особенно после 2020 года, конечно, должен еще раз повторить, но думаю, что повторение в таком формате не помешает. После войны и до последнего периода наши оппозиционные коллеги говорили о проведенных ими переговорах, что нагорно-карабахский вопрос должен был быть решен таким образом, должен был быть решен эдаким образом. Пусть был бы решен. А кто мешал этому? Пусть был бы решен. Я же говорю: пусть 17 апреля 2018 года Серж Саргсян не говорил бы с трибуны Национального Собрания о том, что переговорный процесс не внушает оптимизма. Пусть пришел бы и сказал: “Дорогой народ, дела обстоят вот так, я изберусь премьер-министром, и все будет так-то и так-то”. Или сказал бы: “Я не могу представить подробностей, но я думаю, что мы идем к более-менее приемлемому решению”. Пусть сказал бы в 2018 году: “По этой причине я, вопреки своему обещанию, хочу стать премьер-министром”. В то время, когда разворачивалась волна протеста, сказали бы: “Дорогой народ, уважаемые, мы подходим к разрешению, осталось немного, и только поэтому я хочу остаться, и обещаю, что принесу, покажу вам подписанный документ, вы выскажетесь, и я буду считать свою миссию выполненной”. А не пытались бы продвигать эту линию уже после 44-дневной войны.

В моем выступлении от 12 марта 2019 года была очерчена наша дальнейшая политика в переговорном процессе по нагорно-карабахскому вопросу, глубинный смысл и цель которой заключались в поиске путей выхода из тупика. Поиски этого выхода, на самом деле, это и есть самая большая проблема, еще больше углубили ощущение тупика, и именно в ходе этого поиска вскрылись те нюансы, о которых я сегодня подробно рассказал. Мы хотели решить эту проблему, конечно, мы хотели. Где в армянской действительности вы видели такой подробный материал по нагорно-карабахскому вопросу? Откуда взялся этот материал? Этот материал появился в результате осмысления деталей нагорно-карабахского вопроса, осмысления того, что вы сказали, того, что надо что-то делать, что-то искать. Однако, чем больше мы углублялись в этот процесс, тем больше понимали совсем другое. Я не буду говорить, что мы понимали. Я могу сказать это в ходе закрытого обсуждения.

Должен также добавить, что до войны тема модернизации армии тоже была в центре нашего внимания. Не потому, что я с самого начала считал войну неизбежной, но еще и потому, что повышение боеспособности армии могло бы значительно улучшить переговорные позиции Армении. В 2018-2020 годах были приняты важные решения по повышению боеспособности армии, были значительно увеличены зарплаты военнослужащих, осуществлены крупные закупки вооружения и военной техники. Я приведу только такую статистику: с 2018 года до начала 44-дневной войны 2020 года, то есть за 2 года и 4 месяца, правительство Армении потратило на приобретение вооружения и военной техники около 608 млрд драмов. Для сравнения, с 1 января 2008 года по май 2018 года, то есть за предшествующие 10 лет и 4 месяца, предыдущие власти Армении потратили на эти цели 354 млрд драмов. Т.е. за два года мы потратили почти вдвое большего, чем за предыдущие 10 лет.

И еще раз хочу четко констатировать, что исключено, никто не может сказать, что после 2018 года, после того, как я занял пост премьер-министра, в армии чего-то было не сделано по той причине, что правительство сказало, что нет денег. Такого просто не может быть. И смотрите, еще раз говорю, - я уверен, в ходе сессии вопросов и ответов мы затронем этот вопрос, - например, о приобретении СУ-30. Это самое важное доказательство того, что я говорил: “Уважаемые коллеги, все, что нужно армии, мы это обеспечим, и не ваша проблема, как мы это обеспечим, мы все обеспечим”.

Уважаемый председатель Следственной комиссии,
Уважаемые члены комиссии,

Здесь я хочу подытожить, а точнее прервать свое выступление, и затронуть принятые после 2018 года переговорные и военные решения и действия, затронуть начало и ход войны в ходе сессии ответов на ваши вопросы, т.к. уверен, что в таком формате будут лучше раскрыты интересующие общество детали.

Господин Кочарян, Вы выразили надежду, что я поделюсь всей информацией. Невозможно поделиться ею, потому что очень много эпизодов, есть тысячи вопросов, и я могу догадываться, но не уверен, какие вопросы особенно заинтересуют Следственную комиссию, поэтому я предлагаю те части или все остальное, что не попало или я не включил в сегодняшнюю речь, затронуть в режиме вопросов и ответов.

Я имею в виду, что мы публично обсудим детали, которые подлежат публичному обсуждению. Если будут нюансы, о которых я не считаю целесообразным говорить публично, я предоставлю эту информацию Следственной комиссии в закрытом режиме. Для того чтобы не было недоразумений, еще раз уточню, чтобы моя позиция была понятна общественности.

На все вопросы Следственной комиссии я отвечу публично. Однако я предполагаю, что будут вопросы, на которые мне будет что добавить к публичным ответам. Однако, конечно же, я буду считать эту дополнительную информацию не подлежащей обнародованию, и попрошу предоставить возможность представить дополнительную информацию в закрытом режиме.

Подводя итог, скажу только то, что политика, которую сегодня проводит правительство Армении в контексте нагорно-карабахского вопроса и нормализации отношений с Азербайджаном, основана на анализе всего переговорного процесса по нагорно-карабахскому вопросу и знаниях, полученных в результате этого анализа.

Благодарю.